Религия бешеных - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Рысь cтр.№ 20

— Я что, так ужасно выгляжу? — сжалилась я над ним и разрядила ситуацию, которая его мучила.

Кирилл Ананьев с натуральной благодарностью наконец-то поднял на меня глаза и со смешной готовностью закивал.

— Ага… — Ему сразу стало легче общаться…

— Он меня спасал… — жалобно протянула я потом в Бункере Александру Аверину.

— Это я тебя спасал, осуществлял юридическую помощь, руководил по телефону! — взвился он.

А я-то имела в виду именно те разговоры по дороге обратно. Это воспоминание — святое…

— Боже мой, какие милые люди!

Я со смехом прикрыла глаза, погружаясь затылком в такую мягкую, родную и обволакивающую кирпичную кладку. Я вернулась в подвал как домой… В те дни была масса поводов для веселья, одной меня хватило, чтобы поднять настроение во всем Бункере: «Рысь в милицию ходит, как на работу!» Ну да, каждый день…

Роман Попков пересажал всех. Это было констатировано еще за несколько дней до выборов, а каждый день преодолевался как последний. Абсолютно все расклейщики листовок были задержаны милицией. Это ведь не просто расклейка бумажек, а попытка сорвать выборы. И ни одного в штабе не забыли, с каждым возились, бегали по околоткам и судам, отслеживая его путь вплоть до самой свободы…

— Какие милые люди! — Вечером наступала благословенная пора травить байки. — Вчера мент мне втолковывал: зачем тебе это надо, тебе же нет двадцати лет… Сегодня мент, глядя на меня и держа перед собой мой паспорт, написал в протоколе вместо 1975 года рождения 1985-й… Я согласна каждый день проводить в обществе этих потрясающих мужчин, если они и дальше будут отвешивать мне такие мощные комплименты!

По вечерам в Бункере жизнь яростно брала свое, как всегда, начиная особенно фонить в условиях обложившей со всех сторон опасности. По вечерам в стенах Бункера тонким хрустальным переливом расслабленно плескался и играл адреналин, как прозрачное шампанское в бокале. Как будто в душе начинали тихонько оживать колокольчики предчувствия Нового года, праздник ожидания праздника, который всегда с тобой. А люди просто спихнули еще один тяжелый, опасный, бесконечный день, что само по себе было уже счастьем. Можно наслаждаться.

Но это уже чуть позже.

А сначала…

Горячая вода…

Я сидела на кафельном полу под струями кипятка, уронив голову на колени, — и больше в жизни не существовало уже ничего. С меня со стоном отваливались куски кармы, и со стоном же, еще не опознанная, чуть оттаяв, весенним глухарем-подснежником из-под почерневшего наста проступала душа…

— О-о-о-о-о-о-ой-й… то не вече-э-э-р…

Все, это была уже нирвана. Если мой оцепенелый стон сложился в эти звуки, значит, он первым, едва заметным, касанием толкнулся уже изнутри в позвоночник, и тонкий, окрашенный золотом звон потек по тканям и дрожью побежал по коже… Вот когда на поверхность моего сознания глухим бредом всплывает «Черный ворон» — это уже диагноз, лучше сразу пристрелить. Обществу — реальная польза. А сейчас я была абсолютно не опасна.

Этот мой загробный вой, чувствуется, конкретно вломился в уши нацболам. Нет, это реально не я уже тогда пела. Нет, это реально тогда пела уже не я…

Я кралась мимо Тишина, мимо его компьютерной.

— Ты к Наталье Медведевой как относишься? — уставился он на меня.

Как отношусь… Меня не интересуют наркоманы, кем бы они ни были помимо. Не желаю я себе такой смерти… Но сейчас я только всплеснула руками, дабы не обижать хороших людей:

— Это — вершина! — Мощь голоса и натуры в этой женщине была абсолютно апокалиптична…

— Вот! — Тишин был абсолютно доволен. Какие-то его собственные измышления я в этот момент полностью подтвердила. — У тебя голос, похожий на ее… не так чтоб, конечно, но все же…

Ой, мама… Вот ведь, рта нельзя раскрыть, чтоб не напортачить. Я просто так сказала про загробный вой. А им-то в моем «пении в душе» реально послышался голос умершего человека.

— Ты даже, может быть, ее прижизненная реинкарнация…

Я забыла, как дышать. Я прекрасно знаю, что жена Лимонова, певица Наталья Медведева, для национал-большевиков — это НАШЕ ВСЕ. Он мне буквально под дых вломил такой честью. Его за язык никто не тянул. И чего мне с этим всем теперь делать? Вот он зачем вообще мне это сказал? Забыть… забыть побыстрее…

— У тебя даже взгляд… как у нее…

Да. Здесь — согласна. Я просто физически ощущала, что смотрю на него сейчас так, что другой сдох бы уже от такого взгляда. А ему — все в кайф. Маньяки. Тишину я доверяю абсолютно. Но до сих пор у меня были какие-то другие смутные соображения на свой счет. Он, Тишин, добрый. Тоже мне, догадался. Для него это — что, совершенно нормальная тема для разговора? Так, обмолвился промежду прочим. Как они тут живут, орудуя такими понятиями?

Для меня это все было так странно. Я думала: «Пусть поговорит еще…» — и невзначай подступала к нему еще на полшага. Мне нужно оказаться очень близко к человеку, и тогда становится уже не надо слов, я начинаю потихоньку, незаметно, тем же позвоночником считывать что-то такое, рядом с чем любые, самые-самые, его слова — просто ложь и полная труха. Рядом с Тишиным все было полыхающим и светло-синим от стремительно взрывающихся электрических разрядов. И я только стояла, оцепенело смотрела на это и просила: «Ну давай… не останавливайся… расскажи что-нибудь еще…»

Друг звал его: «С.С.». Хочешь, производное от имени и отчества, хочешь, от имени и фамилии. Со своей почти двухметровой высоты он в ответ только чуть кривил уголки губ в тонкой саркастичной усмешке. За эту усмешку я отдала душу…

Я смотрела на него и понимала, что пропадаю. Вот оно: «Нервы оголены, все — сразу в кровь, невероятная новизна и свежесть»… Прямо в кровь обрушился и он. Жизнь, пустившаяся вскачь от ощущения опасности. Эта жизнь на полном скаку врезалась в любовь. Жизнь собиралась на войну, и не было ничего несвоевременнее нас с нашей наивной любовью. Этой жизни оставался только час до наступления истории. И не было ничего правильнее нас, в этот короткий час остановивших время.

Храни меня Бог от баррикадной любви. Нет больше сил. Оказывается, это счастье, если любовь первая погибнет здесь от шальной пули…

В один из дней, наших дней, я надела на него свой крест. «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею…»