Сочувствующий - читать онлайн книгу. Автор: Вьет Тхань Нгуен cтр.№ 35

Вайолет немо кивнула.

Теперь, если разрешите, вернемся к вашему сценарию. В нем вы заставляете представителей моего народа кричать следующим образом: АЙ-Й-И-И-И-И!!! Так кричит, например, Крестьянин № 3, напоровшись на кол во вьетконговской яме-ловушке. Или Маленькая Девочка, которая жертвует своей жизнью, чтобы предупредить “зеленых беретов” о проникшем в деревню противнике, – она тоже кричит так перед тем, как ей перерезают горло. Но я много раз слышал, как кричат мои земляки, когда им больно, и смею вас уверить, что это звучит иначе. Хотите послушать, как они кричат?

Он сглотнул, и его адамово яблоко подпрыгнуло. Хорошо.

Я встал и оперся на стол, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. Но я не видел его. Вместо него я видел лицо жилистого монтаньяра, старейшины племени бру, который жил в настоящей деревушке примерно в тех краях, где разворачивалась эта вымышленная история. Прошел слух, что он связной Вьетконга. Я был на своем первом задании в качестве лейтенанта и никак не мог помешать моему капитану обмотать вокруг его горла ржавую колючую проволоку. Дышать она позволяла, но при каждом глотке щекотала ему кадык. Впрочем, кричал старик не от этого – это были только цветочки. Но я, мысленно наблюдая эту сцену, закричал за него.

Вот как это звучит, сказал я и потянулся через стол к ручке “Монблан”. Подвинул к себе сценарий и для наглядности написал на обложке крупными черными буквами: АЙ-Й-Я-А-А-А-А!!! Потом закрыл перо колпачком, положил ручку обратно на кожаный блокнот Творца и сказал: вот как кричат у нас в стране.

* * *

Спустившись из дома Творца на холмах в генеральский – их разделяли примерно тридцать кварталов, – я отчитался о своем первом знакомстве с киноиндустрией. Мой рассказ поверг генерала с генеральшей в глубокое негодование. После моей вспышки у Творца мы с ним и Вайолет побеседовали еще некоторое время с меньшей горячностью; я обратил их внимание на то, что отсутствие членораздельно говорящих вьетнамцев в фильме про Вьетнам может быть воспринято как своего рода культурная глухота. Верно, перебила меня Вайолет, но все сводится к тому, кто платит за билеты и ходит в кино. Будем откровенны – вряд ли в кинотеатрах окажется много зрителей вьетнамской национальности, верно? Я подавил свой гнев. Ну ладно, ответил я, но если уж вы беретесь снимать фильм о другой стране, не лучше ли дать жителям этой страны сказать что-нибудь связное, а не ограничиваться, как сейчас в вашем сценарии, ремарками “Крестьяне говорят что-то на своем туземном языке”? Разве это не выглядело бы чуть более достоверно, чуть более правдиво, чуть более аутентично? Не кажется ли вам, что наделить их даром нормальной человеческой речи было бы приличнее, чем просто признать, что они способны издавать некие загадочные звуки? Пусть хотя бы говорят на английском с сильным акцентом – можно ведь изобразить этакое псевдоазиатское чириканье, словно они говорят на каком-то восточном языке, который странным образом понятен американцам. И не кажется ли вам, что было бы убедительнее, если бы ваш “зеленый берет” влюбился какую-нибудь местную девицу? Что, солдаты любят и умирают только друг за друга? Ведь если на горизонте нет женщины, получается так.

Творец поморщился и сказал: очень интересно. Шикарная идея. Я в восторге, но у меня вопрос. Какой же. Ах да. Сколько фильмов вы сняли. Ни одного. Или я не прав. Нуль, зеро, шиш с маком, ни хрена ни морковки, и как еще это будет на вашем языке. Так что спасибо, научили дурака ложку держать. А теперь убирайтесь из моего дома и приходите, когда сделаете парочку фильмов. Может, тогда я и выслушаю парочку ваших дешевых советов.

Почему он вел себя так грубо? – спросила генеральша. Он же сам попросил вас прочесть сценарий.

Ему в голову не приходило, что я буду его критиковать. Он рассчитывал на полное одобрение.

Он думал, вы рассыплетесь в комплиментах.

А когда этого не случилось, обиделся. Художники все недотроги.

Вот и конец вашей голливудской карьере, сказал генерал.

Не нужен мне никакой Голливуд, ответил я, хотя точнее было бы сказать, что это я не нужен Голливуду. Признаюсь, Творец разозлил меня, но стоило ли на него злиться? Ведь он даже не знал, что французское словечко “монтаньяры” – собирательное название, под которым скрываются десятки разных горных народностей. Просветив его на этот счет, я сказал: представьте, что я пишу сценарий об американском Западе и без разбору называю всех тамошних жителей индейцами. Наверно, вы захотели бы знать, с кем воюет ваша конница – с навахо, апачами или команчами, не так ли? Вот и я, услышав про монтаньяров, хочу знать, о ком идет речь – о бру, мнонгах или таой.

Раскрою вам один секрет, сказал Творец. Вы готовы. Так слушайте. Всем насрать.

Его позабавило мое временное онемение. Увидеть меня бессловесным все равно что увидеть египетскую кошку из породы бесшерстных – редкое и не особенно приятное зрелище. Только позже, за рулем, я горько усмехнулся, вспоминая, как он выбил меня из седла моим собственным любимым оружием. До чего же я был туп! Как глубоко заблуждался! Вечный прилежный студент, я прочел сценарий за несколько часов и еще несколько перечитывал его и писал комментарии, все это время ошибочно полагая, что моя работа кому-то нужна. Я простодушно верил, что могу отвлечь голливудского исполина от его цели – синхронного оболванивания и облегчения карманов мировой аудитории. Сопутствующей выгодой было обкрадывание истории: настоящая история оставалась в подземных шахтах вместе с мертвецами, а зрители получали крошечные блестящие алмазики, над которыми могли ахать вволю. Голливуд не только создавал чудовищ для фильмов ужасов – он сам был таким чудовищем, раздавившим меня своей пятой. Я проиграл, и Творец двинулся дальше к воплощению своего замысла – использовать моих соотечественников в качестве грубого сырья для эпической саги о том, как белые люди спасают хороших желтых людей от плохих желтых людей. Я пожалел французов: они наивно считали, что могут эксплуатировать страну, лишь захватив ее. Гораздо более эффективный Голливуд сам выдумывает страны, которые хочет эксплуатировать. Меня взбесило мое бессилие перед выдумками и нечистоплотностью Творца. Его высокомерие обозначило новую веху в мировом развитии, поскольку это была первая война, чью историю собирались писать не победители, а побежденные, располагающие самой могучей пропагандистской машиной из всех, что когда-либо существовали на свете (при всем уважении к Йозефу Геббельсу и фашистам, так и не сумевшим достичь глобального доминирования). Голливудские верховные жрецы искренне разделяют мнение мильтоновского Сатаны о том, что лучше царствовать в Аду, чем прислуживать на Небесах, лучше быть злодеем, подонком и антигероем, чем добродетельным статистом, – кем угодно, пока ты остаешься в лучах прожекторов на авансцене. В этой очередной оптической иллюзии всем вьетнамцам суждено было выглядеть убогими, ибо им отводились только роли бедных, невинных, злых и продажных. Нас не просто поразили немотой – нас превратили в баранов.

Покушайте фо, сказала генеральша. Может быть, вам станет легче.

Она как раз закончила стряпать, и по дому разливался густой ностальгический аромат мясного бульона с бадьяном – запах, который я могу описать только как букет любви и нежности, тем более изумительный оттого, что на родине генеральша никогда ничего не готовила. Стряпня наряду с уборкой, шитьем, присмотром за детьми, их воспитанием и так далее считалась уделом простых женщин, а горстке подобных генеральше аристократок надлежало выполнять лишь чисто биологические функции – впрочем, на то, чтобы представить генеральшу выполняющей любую из них, кроме дыхания, у меня попросту не хватало фантазии. Но в эмиграции ей пришлось научиться готовить, поскольку все прочие члены семьи были способны разве что вскипятить воду. Для генерала даже это оставалось непосильной задачей. Он мог разобрать и собрать винтовку М-16 с завязанными глазами, но газовая плита была для него непостижима, как дифференциальное уравнение. Впрочем, это могло быть и притворством: как почти все вьетнамцы мужского пола, он не желал иметь с домашним хозяйством ничего общего. Дома он только ел и спал, причем и в том и в другом проявлял больше сноровки, чем я. Со своим фо он разделался на добрых пять минут раньше меня, хотя моя низкая скорость потребления объяснялась не недостатком аппетита, а тем, что под влиянием генеральшиного супа я словно растаял и перенесся в прошлое, в дом своей матери, варившей бульон на серых говяжьих костях, которые за ненужностью отдавал ей отец. Обычно мы ели фо без тонких ломтиков мяса, его белковой составляющей, так как говядина была нам не по карману – лишь изредка моей несчастной матери удавалось наскрести все, чего требовал канонический рецепт. Но даже нищета не мешала матери готовить волшебный суп, а я помогал ей, запекая лук с имбирем, чтобы положить их в кастрюлю для аромата. Еще в мои обязанности входило снимать пенку, пока кости кипятились на медленном огне, – тогда бульон получался прозрачный и наваристый. Поскольку этот процесс занимал несколько часов, я подвергал себя танталовым мукам, делая у плиты уроки и заодно вдыхая сводящие с ума пары. Фо генеральши окунул меня в давний уют материнской кухни, где вряд ли было тогда так тепло, как чудилось мне теперь, но это и неважно – я все равно время от времени делал паузы, чтобы посмаковать не только суп, но и сладкую начинку моих воспоминаний.