Эдди понял, чего там; мистер Кин говорил ему, что он – чокнутый. Но онемевшие губы выдали другой ответ:
– Нет, я вас не понимаю.
– Позволь рассказать тебе короткую историю, – продолжил мистер Кин. – В 1954 году в университете Депола
103 проводились исследования с больными язвой. Ста пациентам давали таблетки. Всем говорили, что таблетки помогут им вылечить язвенную болезнь, но при этом половине пациентов давали плацебо… если на то пошло, драже «Эм-энд-Эмс» с одинаковой розовой глазурью. – Мистер Кин издал странный пронзительный смешок, словно описывал какой-то удачный розыгрыш, а не научный эксперимент. – Из ста пациентов девяносто три отметили значительное улучшение своего состояния, а у восьмидесяти одного это улучшение зафиксировали проведенные обследования. И что ты думаешь? Какой вывод ты сделаешь из этого эксперимента?
– Я не знаю, – еле слышно ответил Эдди.
Мистер Кин постучал себя по голове.
– Большинство болезней начинаются здесь, вот что я думаю. Я уже много, очень много лет занимаюсь этим бизнесом и узнал о плацебо задолго до того, как врачи из университета Депола провели свое исследование. Обычно плацебо прописывают старикам. Пожилые люди, и мужчины, и женщины, приходят к доктору, убежденные, что у них болезнь сердца, или рак, или диабет, или еще какая-то ужасная напасть. Но очень часто ничего этого нет и в помине. Они неважно себя чувствуют только потому, что они старые, ничего больше. Но что в такой ситуации делать врачу? Говорить им, что они – часы без ходовой пружины? Ха! Едва ли. Врачи слишком любят полагающиеся им вознаграждения. – И теперь губы мистера Кина изогнулись, выражая нечто среднее между улыбкой и презрительной усмешкой.
Эдди просто сидел, ожидая, когда все закончится, закончится, закончится. «Но ты принял не лекарство» – эти слова не выходили из головы.
– Врачи им это не говорят, и я им это не говорю. Зачем суетиться? Иногда такой старичок или старушка приходят сюда с рецептом, на котором прямо написано: «Placebo», или 25 миллиграмм «Blue skies»
104, так это называл старый док Пирсон.
Мистер Кин хохотнул и глотнул газировки с кофейным мороженым.
– И что в этом плохого? – спросил он Эдди, а поскольку Эдди сидел и молчал, сам же и ответил: – Ничего! Абсолютно ничего! По крайней мере… обычно. Плацебо – дар божий для стариков. А есть и другие случаи – раковые больные, люди с прогрессирующей сердечной недостаточностью, с ужасными болезнями, которые мы еще не понимаем и не можем лечить, и некоторые из них дети, такие, как ты, Эдди! Если в таких случаях плацебо помогает пациенту почувствовать себя лучше, в чем вред? Ты видишь вред, Эдди?
– Нет, сэр, – ответил Эдди, глядя на пятна шоколадного мороженого и взбитых сливок, лужу газировки и осколки стакана на полу. Посреди этого безобразия лежала вишенка, словно сгусток свернувшейся крови на месте преступления. У него вновь сдавило грудь.
– Тогда мы с тобой одного поля ягоды! Мыслим одинаково. Пять лет назад, когда у Вернона Майтленда обнаружили рак пищевода – болезненную, очень болезненную разновидность рака – и у врачей закончились все эффективные средства, которые позволяли снимать боль, я пришел к нему в больницу с пузырьком шариков из сахарозы. Видишь ли, он был моим самым близким другом. И я ему сказал: «Верн, это экспериментальное болеутоляющее средство. Врач не знает, что я даю тебе это лекарство, поэтому, ради бога, будь осторожен и не выдай меня. Они могут не сработать, но, думаю, они сработают. Принимай не больше одной в день, и только если боль станет совсем уж невыносимой». Он благодарил меня со слезами на глазах. Со слезами, Эдди! И это лекарство для него сработало! Всего лишь шарики из сахарозы, но они убивали большую часть боли… потому что боль – здесь.
И мистер Кин, очень серьезно, вновь постучал себя по голове.
– Мое лекарство тоже работает, – указал Эдди.
– Я знаю, что работает, – кивнул мистер Кин и улыбнулся выводящей из себя, самодовольной улыбкой взрослого. – Оно срабатывает для твоей груди, потому что воздействует на твою голову. «Гидрокс», Эдди, это вода с капелькой камфорного масла для медицинского привкуса.
– Нет! – В дыхании Эдди вновь послышался свист.
Мистер Кин отпил газировки, отправил в рот ложечку тающего кофейного мороженого и брезгливо вытер подбородок носовым платком, пока Эдди вновь воспользовался ингалятором.
– Я хочу уйти. – Эдди приподнялся со стула.
– Позволь мне закончить, пожалуйста.
– Нет! Я хочу уйти, вы получили свои деньги, и я хочу уйти.
– Позволь мне закончить. – Слова эти мистер Кин произнес так категорично, что Эдди опустился на стул. Как же иной раз дети ненавидят взрослых за их власть. Как же ненавидят!
– Отчасти эта проблема вызвана тем, что твой доктор, Расс Хэндор, слабак. Но главная причина в твоей матери, в ее абсолютной уверенности в том, что ты болен. А ты, Эдди, попал между двух огней.
– Я не чокнутый, – выдохнул Эдди.
Стул под мистером Кином заскрипел, как гигантский сверчок.
– Что?
– Я сказал, что я не чокнутый! – прокричал Эдди. И тут же его лицо залила краска стыда.
Мистер Кин улыбнулся. Думай что хочешь, говорила его улыбка. Думай что хочешь, но и я буду думать что хочу.
– Эдди, я тебе говорю только одно: физически ты совершенно здоров. В твоих легких астмы нет – она в твоем разуме.
– То есть вы говорите, что я чокнутый.
Мистер Кин наклонился вперед, пристально глядя на Эдди поверх сцепленных на столе рук.
– Я не знаю. – Голос звучал мягко. – Ты чокнутый?
– Это все ложь! – воскликнул Эдди, удивленный, что такие громкие слова вырвались из его сжатой груди. Он думал о Билле, о том, как Билл отреагировал бы на такие потрясающие известия. Билл знал бы, что ответить, заикаясь или нет. Билл знал, когда должно проявить храбрость. – Все это одна большая ложь. У меня астма, астма!
– Да, – кивнул доктор Кин, и теперь обычно сухая улыбка превратилась в оскал черепа. – Но откуда она у тебя взялась?
В голове у Эдди бушевал смерч. И как же ему стало плохо, совсем плохо.
– Четыре года назад, в 1954-м – как это ни странно, в тот самый год, когда университет Депола проводил свои исследования, – доктор Хэндор начал прописывать тебе «Гидрокс». Название обозначает водород и кислород, два компонента воды. С того времени я потворствовал этому обману, но больше не стану. Твоя астма воздействует на твой разум, а не на тело. Твоя астма – результат нервного напряжения диафрагмы по воле твоего сознания… или твоей матери. Физически ты совершенно здоров.