Сто голосов - читать онлайн книгу. Автор: Скотт Макконнелл cтр.№ 109

Какие аспекты ее романов вам случалось обсуждать с ней?

Мы разговаривали с ней об Атланте. В частности, о сцене на юбилее Риардена, когда Франсиско говорит Саймону Притчетту, что является учеником Хью Экстона. Там, где женщина говорит, что Притчетт учил тому, что ничто — это все что угодно, и Франсиско говорит о Хью Экстоне, что тот учил тому, что все есть нечто. Она сказала мне, что это одно из ее любимых мест в романе, и что ей очень приятно, что она сумела овладеть этими очень абстрактными идеями: ничто — это все что угодно, все — это нечто, — и использовать их в драматической сцене.

Она также говорила, что ей нравится то, как она сумела выразить смысл гегелевской рациональной вселенной в той сцене, когда Дагни и Оуэн Келлог посреди ночи идут по железнодорожному пути в поисках телефона: «…пространства, которое есть не свет и не тьма, почва не вязкая и не упругая, туман сразу неподвижный и движущийся». Вот два примера того, как две очень абстрактные философские идеи создают литературный контекст, смыслы которого пересекаются самым драматическим образом.

Еще она гордилась описанием звука сирены на заводе Риардена, под стон которой из печи изливается металл. Она говорила, что в литературе одной из самых трудных вещей является передача идеи звука. И считала, что в данном месте достигла совершенства.

В части ответов на вопросы она рассказывала об имени Уэсли Мауча (Mouch). Тема эта возникла, когда кто-то сказал: «Уэсли Муч (Mooch)». Она пояснила: «Нет. Он не Уэсли Муч (Mooch). Он — Уэсли Мауч (Mouch)». Ибо это имя она создала, соединив слова «mouse, мышь» и «mooch, бездельник».

В отношении Голта она рассказала, что не помнит, откуда взяла это имя. Еще был вопрос о Хэнке Риардене, что-то вроде: Дагни и Риарден первоначально были всего лишь деловыми партнерами, почему же в таком случае Дагни зовет его Хэнком? Она ответила, что в американских деловых кругах принято в разговорах между собой пользоваться уменьшительными именами или кличками. И хотела зафиксировать эту подробность.

Еще она говорила, что молодая Кэтрин Хепбёрн была бы превосходной Дагни, имея в виду ту Хепбёрн, какой она была в 1930-х годах.

Я спрашивал ее о том, случалось ли ей перечитывать Атланта. Она ответила: «Очень редко. Всякий раз, перечитывая его, я погружаюсь в мир этих людей, и на то, чтобы выйти из него, необходимы недели».

Рассказывала ли вам мисс Рэнд о каком-нибудь своем новом литературном произведении, над которым работала?

Во время одного моего визита она упомянула, что только что получила аванс за свой следующий роман. Я спросил ее, о чем он будет, но она ответила: «О, пока об этом нечего говорить». Еще она сказала, что ни одна еще женщина-писатель не получала такого огромного аванса. Речь шла, кажется, о четверти миллиона долларов. Какое-то время спустя тема аванса снова всплыла, и она ответила: «О, я вернула его обратно». Это случилось после того, как она раздумала писать роман.

Давайте перейдем к другим темам. К Аристотелю?

Кто-то писал, что в конце 1940-х годов она приобрела «полное собрание сочинений Аристотеля». Поэтому я спросил ее о том, правда ли это, однако она ответила, что купила только Основные работы Аристотеля Маккиона (McKeon Basic Works of Aristotle), содержавшую большинство его философских сочинений, но не полные двенадцать томов.

Элеонора Рузвельт? ^[254]

Она называла Элеонору Рузвельт «энергией без толка». Таковым определением она характеризовала людей суетливых, но не способных достичь чего-то значительного. И миссис Рузвельт была для нее примером этого тезиса.

А как насчет веса?

Иногда она сражалась с лишним весом — в том плане, как понимала его. Что касается роста — Айн приобрела туфли на платформе, когда они были в моде, так как казалась в них более высокой.

Случалось ли вам разговаривать с ней относительно того, как она использовала свой разум?

Да. Один только раз. Айн сказала мне, что ей повезло в том, что она очень рано направила себя в нужную сторону. То есть к вопросам о причинах, к переходу на следующий уровень абстракции, к поискам основ. Она выбрала для себя подобную деятельность, однако таковая требовала открытия, и потому она могла понять людей, продвигавшихся более долгим путем к открытию этой методологии, если оно имело место. Она ощущала свою удачу — что было для нее вовсе не типично — в том, что рано отыскала ее, и считала, что если кому-то потребовалось дольше идти к этой здравой психоэпистемологии, то не стоит возлагать на него вину за это.

Она любила каких-нибудь поэтов?

Однажды она сказала, что ей нравится Суинберн ^[255].

Случалось ли мисс Рэнд беседовать с вами о других философах помимо Ницше и Аристотеля?

Ну, в известной степени о Платоне. На страницах Атланта Хью Экстон говорит, что в возрасте шестнадцати лет Джон Голт задал такой вопрос по метафизике Платона, который самому Платону следовало бы задать, исходя из соображений здравого смысла. Мы с Леонардом спрашивали у нее, какой именно она имела в виду, предполагая что-нибудь вроде «аргумента третьего человека» на Платонову теорию идей — хотя и не именно этот вопрос, — однако она сказала, что не имела в виду ничего конкретного.

Как насчет Канта?

Этика Канта основана на принципе «универсализации», требующем, чтобы человек поступал согласно максиме, которую можно преобразовать в универсальный закон. В ходе разговора о Канте она сказала: «Мне всегда хотелось написать статью о принципе универсализации, o том, что в нем правильно — потому что правильно в нем нечто важное — и что неправильно».

Обсуждали ли вы с ней ее планы относительно написания публицистических и философских работ?

Во время шестичасовой беседы, состоявшейся в ее квартире в 1963 году, мы немного поговорили о ее дальнейших планах. В то время я заканчивал университет по математике, и мы обсуждали мое мнение о том, что принципы философии математики существенно зависят от отношения к универсалиям, что традиционные школы философии математики двадцатого века неявным образом происходят от трех ошибочных школ философии универсалий, причем отсутствует даже современная аристотелианская школа философии математики, не говоря уже об объективистской. Она сказала тогда: «Ну, я пообещала себе самой, что когда мне исполнится семьдесят лет, займусь философией математики». Это было в 1963 году, и она уже делала кое-какие заметки о связи между концепциями и математикой ^[256].