– А у вас пакетика чая не найдется? Пить хочется, а я ничего не взяла…
– Вот, дочка, угощайся, – радушно протянул мне добрый старичок цветастый одноразовый пакетик малинового чая. – Сахар дать?
– Ага, – мотнула головой я и щедро высыпала в чашку аж три ложки. Раз нормальной еды не предвидится, буду сахаром питаться.
Чай оказался приторно-сладким, с ноткой кислинки, придаваемой малиной. В жизни такое бы пить не стала, но, как ни странно, сейчас мне это жуткое пойло показалось нектаром богов. Я залпом опустошила стакан и попросила добавки. Щедрый дед не смог мне отказать.
Времени зря я не теряла – за совместным чаепитием (остальные пациенты расползлись по палатам) завела с дедом разговор.
– Медсестра в розовом – Вера Ивановна? – начала я издалека.
– Ну да, – кивнул тот. – Завтра нормальная будет, Наталья Сергеевна.
– Ух ты, а они меняются, да? – прикинулась я дурочкой.
– Конечно, меняются! – посмотрел на меня дед с жалостью. – Ты, дочка, как с луны свалилась! Работа у них суточная, сутки с нами сидят, а три отдыхают.
– Понятно, – протянула я. – А долго тут лежать? Я домой хочу.
– Говорю, проси мужа, чтоб забрал! – настойчиво повторил дед. – Завтра проси, медсестра добрая. Хотя врач может тебя и не отпустить, если посчитает нужным. Но ты, главное, всех родственников упрашивай, только они помочь тебе смогут.
– Тут жутко, – нагнетала я обстановку. – Мои соседки вообще как мертвые, ничего не говорят. Даже имен их не знаю, они на вопросы не отвечают.
– Так зачем тебе их имена знать? – резонно заметил дед. – Раз молчат, и ты не разговаривай.
– А вы их знаете? – допытывалась я. – Они давно тут?
Дед помолчал, отхлебнул из чашки, а потом назидательно произнес:
– Ты, дочка, лучше о себе побеспокойся, а в чужие дела не лезь. Здесь этого не любят. И при Карге рта не раскрывай, она та еще злыдня!
– А как зовут ту полную девушку, которая ела оливье? – тут же сменила я тему. – Везет ей, а мы гадость всякую едим!
– А на что тебе ее имя? – удивился дед. – Салатом она тебя не угостит, хоть умоляй ее.
Я вспомнила суицидника, который в гордом одиночестве слопал свое яблоко и даже не подумал поделиться с нами. Похоже, в лечебнице процветает эгоизм, за редким исключением. Больные, если у кого что имеется личное, ни за что не предложат свое сокровище товарищам по несчастью. Хотя… может, это просто видимость? Дед-то вон какой добрый, и чаем, и сахаром меня осчастливил, и даже не потребовал потом вернуть.
– И здоровый образ жизни здесь все ведут, – перескакивала я с одной темы на другую, по крупицам составляя общую картину больничной жизни.
– Ну да, алкоголь или еще что сюда не пронесешь, – согласился со мной старичок. – А ты что, за воротник закладывала?
– Нет, что вы, – обиженно фыркнула я. – Я с депрессией тут лежу, не алкоголизм. Вы тоже с депрессией?
– Это вы, молодые, себе моду взяли, – хмыкнул дед. – В наше время о таком и не слышали. Работа – всю жизнь, не до депрессий. А сейчас заняться вам нечем, вот и надумываете себе всякого. Только потом ничего хорошего из этого не выходит. Трудилась бы ты на фабрике, и в этот гадюшник в жизни б не попала! Ты, дочка, поди, дома раньше сидела, а муж на службе, да? И детишек у вас нет.
Я поразилась проницательности деда. Я ему ведь не говорила, что отпрысками не обзавелась, как по легенде, так и в действительности. И совсем он не псих, так что делает в специализированной лечебнице? Я сначала приписала ему алкоголизм, но мыслит он здраво. В таком возрасте алкоголики, как правило, утрачивают способность выстроить логическую цепочку и сделать правильные выводы. К тому же у них почти всегда трясутся руки, а за дедом я такого не заметила. Так от чего он лечится? Не придумав ничего умного, я не нашла ничего лучше, кроме как прямо спросить в лоб:
– А почему вы-то сюда попали? Вы не производите впечатления больного человека. Говорите, что в больнице чертовщина какая-то творится, а сами выписываться не торопитесь.
– Раз лежу здесь, значит, так надо, – несколько сурово, назидательным тоном поставил меня на место дед. – Не обижайся, дочка, я о своих болячках трепаться не люблю. Не все старики ноют, как им плохо; если на этом зацикливаться, жизнь сущим адом покажется. Я и тебе советую: не думай о болезни, дольше жить будешь.
Развел тут философию, мрачно подумала я. Мне, дед, от тебя не рассуждения о том, как надо жить, нужны, а информация – сплетни, догадки, страшилки, наконец. Вот лучше бы ты продолжил мне говорить о том, что в больнице ужасные вещи происходят – я б точно что-нибудь выведала. Но я оставила свои недовольства при себе и кивнула, выражая солидарность с тем, что мне наплел собеседник.
– Вы Новый год тут будете встречать? – постаралась я как можно отстраненней задать вопрос.
– А это Антону Николаевичу виднее, – хмыкнул дед. Значит, его положили сюда, когда пациентов вел Сазанцев, промелькнуло у меня в голове. Я так и предполагала, что дед из всех больных самый давний пациент, и он подтвердил мою догадку.
– А когда он выйдет? – озаботилась я своей дальнейшей судьбой. – Мой муж думал, что он будет меня лечить, поэтому мы и решились на госпитализацию. А когда поняли, что врач другая, поздно было.
– Кто ж его знает, когда выйдет, – пожал плечами мой собеседник. – Может, через день, может, через неделю, а может, через год. Видишь ли, милая, врачи пациентам о своих делах не докладывают – кто, куда и зачем. Вот как выйдет, тогда и узнаем.
Наш разговор зашел в тупик. Я задавала самые разные вопросы – с виду ничего не значащие, но для меня представляющие первостепенную важность, а дед, точно умелый игрок в шахматы, не давал мне возможность съесть ни единой пешки. Чай мы давно допили, вскоре за стол уселся один из малопонятных мне парней и стал сосредоточенно поедать печенье. Не в силах бороться с искушением стащить у него хотя бы пару штук, я сдалась, посчитав этот раунд проигранным, и пошла в курилку. Там-то меня и настиг вопль, возвещающий об ужине. Вот только радостного предвкушения, как перед обедом, я не почувствовала – поплелась в столовую обреченно, гадая про себя, какой гадостью меня накормят на этот раз.
Ночь мне удалось провести не без пользы. Нетвердой походкой, рассеянно и чуть покачиваясь, я побродила по корпусу, сыграв маленькую роль новой пациентки, заблудившейся на таком нелегком под воздействием снотворного пути в туалет. Удалось спокойно осмотреться, определиться с планом действий и, главное, поставить несколько «жучков». День прошел не зря.
Глава 8
Уныло размазывая ложкой по тарелке липкую белую массу, гордо именовавшуюся овсянкой, я с завистью посматривала на толстушку, уминавшую за обе щеки свой неизменный оливье. Мой добрый дед пытался как-то скрасить мою нелегкую жизнь – даже выдал мне немного соли, чтобы каша приобрела хоть какой-то вкус. Увы, ничего путного из этого не вышло – я вспомнила знаменитый детский рассказ Драгунского, где мальчик, ненавидевший манную кашу, добавлял в нее все, что было под рукой, а в конце концов не выдержал и выкинул ее в окно. Я себе напоминала сейчас несчастного Дениску. Читать в детстве о его приключениях было смешно, но мне было совсем не до шуток. Наверно, если Мельников про меня забудет и не выручит провиантом, я с голодухи съем все, включая и отвратительную больничную еду. Но доводить до этого себя не хотелось, ради великой цели я, конечно, пойду на любые жертвы, но кто бы только знал, как хочется поесть по-человечески! Что угодно готова отдать за кусок жареной курицы или порцию яичницы с беконом!