– Не сомневайся, – парировала Жанка.
Санька, съев мороженое, снова заныл про зоопарк.
Андрей предложил Жанке, что сходит с сыном сам. Та обрадовалась.
– А я тогда в ГУМ или в ЦУМ смотаюсь!
На том и порешили.
В зоопарке он взял мальчика за руку и почувствовал, как заныло сердце. Они бродили по закоулкам, пили газировку, снова ели мороженое, сидели на лавочке.
– Пап! – вдруг сказал Санька. – А ты меня почему в Америку не пускаешь?
Он вздрогнул и спросил:
– А ты туда хочешь?
Мальчик кивнул.
– Фима говорит, там здорово. Машины классные. Небоскребы – до небес! Ну и вообще, – смутился он.
– А Фима? – дрогнувшим голосом спросил он. – Как он с тобой?
Санька пожал плечом.
– Нормально. Фима хороший. Не кричит, как мама. Шуточки отпускает. Веселится. Мама говорит, как придурок.
«Еще один весельчак, – подумал Андрей, – везет Жанке на шутников».
– Значит, хочешь в Америку, – вздохнул он.
Санька кивнул.
– А потом ты приедешь. Да, пап?
– Как сложится, – ответил он, – чего в жизни не бывает!
С Жанкой встретились у метро.
– Бумаги с тобой? – спросил он.
Она раскрыла глаза, сглотнула слюну и кивнула.
Когда на скамейке, подложив под формуляр журнал, Андрей размашисто ставил свою подпись, бывшая жена внимательно, не дыша, следила за каждым его движением и, наконец увидев, что все готово, облегченно вздохнула.
– Ну и славненько. И делов-то! А ведь нервов мне помотал… – Глаза ее снова вспыхнули недобрым огнем. – К тому же у тебя ведь тут дочка остается, – торопливо добавила она, деловито запихивая бумаги в сумку.
– Господи, какая же ты дура! – почти простонал Андрей.
Он крепко прижал к себе сына и быстро пошел прочь. Потому что… Потому что все это было невыносимо.
Марина
А потом случилась еще одна трагедия – мать Дениса покончила с собой. Выпила горсть снотворного. Не смогла жить без мужа…
Без мужа не смогла, а оставить сиротой сына…
Марина была теперь с Денисом ежедневно – из института сразу к нему. Он был почти безучастен – отвечал машинально, подолгу сидел на стуле и смотрел перед собой. Она приносила продукты, варила какую-то несложную еду, пыталась его накормить. Он машинально съедал, не замечая вкуса, благодарил и просил ее уехать домой. Она оставалась ночевать – было страшно оставить его одного в пустой квартире, ложилась на диване в кабинете отца и видела, что на кухне почти всю ночь горит свет. Это означало, что он опять не ложился. Утром она видела на столе пустую бутылку от коньяка или водки и полную пепельницу окурков.
Денис спал на диване не раздеваясь, и на лице его были такие страдание и мука, что Марине становилось физически больно. И еще отчего-то очень страшно…
Однажды ночью она не выдержала и вышла на кухню. Он сидел за столом и плакал, уронив голову на руки.
Она подошла к нему и прижала его голову к своей груди.
– Не уходи, – попросил он, – пожалуйста, не уходи. Я понимаю, как я тебя достал. И что ты со мной возишься, как с малым дитем? И какого черта тебе все это надо? Да и кто я тебе? Никто. Так – приятель, – усмехнулся он, – дружок по автостопу.
Она покачала головой.
– Не дружок, а попутчик, – поправила она. – А мама говорит, что попутчик – это совсем немало. Попутчик – это почти спутник. Если получится.
Она взяла его за руки и повела в комнату.
Через месяц они расписались.
* * *
Жизнь, собственно, особенно не изменилась. Теперь они жили у Дениса и так же ходили в институт, встречаясь по вечерам после занятий.
Он сразу воспрял духом, и из него образовался отменный добытчик – радуясь как дитя, он притаскивал из магазина то курицу, то сосиски и пытался к ее приходу приготовить ужин.
В воскресенье они убирали квартиру, стирали, гладили, готовили ужин – что-нибудь с претензией на изыск, например, мясо по-польски с сыром и луком, пекли кекс или незатейливую шарлотку.
Иногда приезжала ее мать, гордо именуемая отныне тещей. И это превращалось в настоящий семейный ужин – с долгими и подробными разговорами про общие и личные проблемы, устройство быта или планы на будущее.
Мать тоже повеселела и как-то расцвела, почувствовав свободу и покой.
– Ничего не готовлю, Маринка! – словно оправдывалась она. – Ни черта не делаю. В первый раз в жизни. Приду с работы, попью чайку с тортиком и к телевизору. Или с книжечкой на диван. Райская жизнь! – умилялась она.
За дочь она была спокойна – ничто не предвещало плохого. Видела, что Марина довольна. Прошли нервозность и тревожность. С мужем отношения ровные. Наверное, это и хорошо…
В конце концов, семейная жизнь – это не котел с кипящими страстями, а ровные, пусть однообразные и довольно мещанские будни. Ужин, тихие разговоры, обсуждение общих проблем. Планы и мечты. Обычная человеческая жизнь, ценнее и дороже которой нет.
Бог с ними, со страстями. Ну их к лешему! Надо учиться жить с умом и пусть даже с расчетом.
Дочь нашла положительного и перспективного человека с квартирой в центре. И еще – уважение и любовь. В зяте мать почему-то не сомневалась. Да и как можно не полюбить ее Марину?
А про то, что в душе у дочери, старалась не думать.
Ведь все хорошо, правда?
* * *
И было действительно все хорошо. Вот ничего не сказать и не отыскать плохого! Марина с Денисом не ругались и даже почти не спорили. Найти общий язык было не трудно.
Она уже стала привыкать к чужой и просторной квартире с высокими потолками, так непривычными ей.
Даже вполне уловимый запах беды и трагедии, казалось, почти выветрился, вытравился из этого дома.
В доме стали появляться люди – друзья Дениса. И о них тоже нельзя было сказать ничего дурного. Марина резала винегрет, пекла блины, накрывала стол скатертью, и ей казалось, что все это – настоящая семейная жизнь.
Только иногда, крайне редко, она вдруг замирала и на секунду останавливалась. В голове возникал непонятный вопрос: «А что я здесь делаю? По какому праву я здесь ем, сплю, хозяйничаю? Что делаю я рядом с этим человеком? Близким, почти понятным, даже почти родным? А вот любимым ли… Я называюсь его женой, варю ему по утрам кофе, глажу его рубашки. Сплю у него на плече. Целую его, когда он приходит домой. Но… Люблю ли я его?… И весь этот наш брак и наша семейная жизнь… Какая-то случайная, поспешная, что ли… Нелепая… Одна, задыхаясь от одиночества, пожалела. Другой задыхался от одиночества и позволил себя пожалеть… Просто так сложилось – и все. Совпало. Он один, и я одна. И оба с разбитыми сердцами. Попутчики… А вот спутники ли? И должно ли было все это сложиться и совпасть?»