Ощепков - читать онлайн книгу. Автор: Александр Куланов cтр.№ 56

Возможно, поэтому в рапорте Берзину от 28 мая 1927 года Заколодкин не только приводил лестную характеристику Ощепкову. Видя, что тот тяготится службой, и не находя (скорее всего, и не ища) ему достойной замены, начальник разведотдела запросил у главы Разведупра льготы для бывшего резидента. Состояние здоровья Марии Ощепковой к тому времени серьезно ухудшилось, сибирский климат не шел ей на пользу, и это послужило еще одним важным поводом для беспокойства, метаний ее мужа, отражавшихся на результатах службы. Историки, изучавшие дело Ощепкова (М. Н. Лукашев и В. И. Лота), указывают, что первоначально денежного довольствия военного переводчика — 92 рубля в месяц — ему не хватало на жизнь и лекарства для жены в Новосибирске, и поэтому Василий Сергеевич давил на начальство, а оно переадресовало просьбу в Москву. Берзин согласился с доводами Заколодкина, и Ощепков начал получать дополнительные 30 рублей в качестве надбавки за классную квалификацию, а с августа 1927 года еще 12 рублей за переводы с английского языка. Изменился и его статус тренера на общественных началах, который бывший резидент имел во Владивостоке. Теперь Василий Ощепков тренировал сотрудников ОГПУ, Рабоче-крестьянской милиции и военных за деньги — всего набиралось до 150 рублей в месяц ^[268]. В целом же совокупный заработок нашего героя мог достигать более 250 рублей, а это очень много: в том же 1927 году средняя заработная плата чиновников в учреждениях Дальневосточного края, наиболее близкого к Сибири, составляла 95,4 рубля в месяц ^[269], рядовой милиционер в Новосибирске получал 35 рублей, а местный начальствующий состав ОГПУ — до 190 рублей в месяц. Следовательно, только дополнительные выплаты Василию Сергеевичу вдвое превосходили обычное жалованье среднего «управленца» тех времен и превышали доходы даже его собственных начальников. Неизвестно, работала Мария Григорьевна или нет (вряд ли), но в любом случае — Ощепков зарабатывал много, достаточно много и для того, чтобы время от времени ужинать с друзьями в престижном и дорогом Деловом клубе.

Алексей Горбылев, приводя данные о денежном содержании Василия Сергеевича, основанные на результатах изысканий новосибирского журналиста и краеведа Сергея Анатольевича Слугина, отмечает, что «…львиную долю… приходилось отдавать за съем квартиры и еще больше — за лечение тяжело больной жены». Однако цифрами размер «львиной доли» никак не подкреплен, а квартирой, по тем же данным, первоначально служила «…скромная комната в частном доме на улице Красноярской». Через четыре месяца квартирная хозяйка выселила Ощепковых, узнав, что Мария Григорьевна больна туберкулезом, и новая квартира с «удобствами во дворе» нашлась на улице 1905 года, откуда осенью 1928 года супруги перебрались в «…комнату в типичном для дореволюционного Новониколаевска старом купеческом доме на улице Потанинской».

Выбившийся в люди с каторжного Сахалина своими усилиями, преодолевая сопротивление среды, обстоятельств, людского недоверия, Ощепков, возможно, именно поэтому никогда не был чужд комфорту, любил хорошо, со вкусом и не без щегольства одеваться, стремился больше зарабатывать, чтобы сохранять самостоятельность, — он вообще любил и ценил жизнь. Наивно и глупо пытаться представлять его полным и окончательным «рыцарем без страха и упрека», «православным ниндзя на службе у большевиков». Естественным было его стремление выжить и заработать в тяжелейшие и смутные годы Гражданской войны, пытаясь торговать или преподавая японский язык одновременно со службой в армии (он еще не был женат и апелляция к тому, что ему надо было кого-то кормить, бессмысленна — миллионы жили тогда впроголодь). Безуспешное, но выраженное желание наладить бизнес в Японии, просьбы об увеличении денежного содержания, даже склонность к некоторому франтовству в одежде — все это говорит лишь о том, что Василий Ощепков был обычным человеком, со своим взглядом на мир, который нам теперь может нравиться или не нравиться. Никто и никогда не воспитывал в нем отвращения к «презренному металлу». Чужд он был и психологии «не жили богато — нечего и начинать». Такое поведение, кстати говоря, было характерно для многих известных сменовеховцев. «Красный граф» Алексей Толстой любил роскошь, а не относящийся, но причисляемый к сменовеховцам Михаил Булгаков всю жизнь мечтал улучшить (и улучшал!) жилищные условия, держа даже в трудные 1930-е годы домработницу. Так они прежде всего самим себе пытались доказать, что их надежды на нормальную жизнь при большевиках не были беспочвенны и в целом оправдались, они как минимум вернули себе тот социальный статус, который имели до революции. В отличие от них Ощепков, будучи представителем военной интеллигенции, выбился в ее ряды из самых низов. Но и он отлично знал цену труду и тоже хотел жить хорошо, соответственно своему новому статусу, своим знаниям и возможностям, или по крайней мере своим представлениям об этом.

Впрочем, отнюдь не только и не столько в деньгах и тоскливой работе переводчика скрыты корни неудовлетворенности Ощепкова пребыванием в Сибири. Для него медленно и незаметно переставала быть главной в жизни сама служба в армии. Служба, которой он посвятил полтора десятка лет своей трудной, насыщенной профессиональными и семейными драмами жизни. Процесс этот начался много раньше, когда карьеру оборвала и изуродовала революция, достиг точки кипения после отзыва из Токио и предъявлений несправедливых обвинений, а теперь, в Новосибирске, все окончательно стало иначе, не так, и войти в эту реку снова уже не было шансов. Жизнь Ощепкова, развернувшись еще во Владивостоке в сторону дзюдо, медленно, но неуклонно делала из бывшего разведчика тренера и пропагандиста спорта. В каком-то смысле это был его, особый, индивидуальный вариант внутренней эмиграции и сменовеховства. Занятия физической культурой, спортивная сфера (в широком смысле этого слова) тогда еще были менее политизированы по сравнению со службой в армии и разведкой, и наш герой мог приносить пользу стране, как ему казалось, будучи не настолько сильно зависим от властей, от начальства, как во время исполнения своих служебных обязанностей.

С каждым месяцем Василий Сергеевич чувствовал все большую склонность к работе с людьми, отдаваясь делу популяризации борьбы самозабвенно и даже с каким-то отчаянием, как будто компенсировал таким образом еще и несостоявшуюся карьеру бэнси — тоже профессии публичной, как и пропагандиста, и не чуждой актерству. Именно в Новосибирске Ощепков начинает не только показывать дзюдо ученикам своей секции, кружка, не только рассказывает о нем всем желающим, уделяя особое внимание тем, для кого владение приемами самообороны жизненно важно, но старается донести свое мнение до все «более широких масс населения». Первое, что Василий Сергеевич делает для этого, — обращается к помощи пока еще ведомственной прессы, доступной в первую очередь военным, но не только: подшивки газет Сибирского военного округа хранились в открытом доступе в библиотеках Новосибирска.

Уже 30 апреля 1927 года только-только приехавший в Новосибирск Ощепков публикует статью в окружной газете «Красноармейская звезда» под названием-лозунгом «Японскую “дзюу-дзюцу” — в Красную армию» — ту самую работу, которая якобы не могла появиться, если бы Ощепков к тому времени все еще служил в разведке. Неизвестно, помогал ли кто-то Василию Сергеевичу в подготовке статьи, редактировали ее или нет, но этот яркий публицистический материал написан мастерски, в стиле классической «мобилизационной страшилки», когда автор вполне убедительно сначала пугает читателя, а потом поясняет, что надо сделать, чтобы избежать страхов, угроз и проблем, о которых идет речь в первой части. Чтобы точнее оценить своевременность появления статьи, надо еще и понимать, что 1927 год — время очередной реформы в Красной армии, время осознания необходимости оснащения ее новой техникой, прежде всего автобронетанковой. Аналогичные изменения проводились во всех армиях мира, о чем было известно и в СССР. И Василий Ощепков, демонстрируя прекрасное знание современных ему японских концепций развития вооруженных сил, пишет о слабых местах реформы: «…создается впечатление, будто живая сила теперь ничто, что пехоте придется бездействовать, закопавшись глубоко в землю. Это неверно… японцы, однако, считают, что техническое превосходство само по себе ведет к понижению личных качеств бойца, ввиду чего главное внимание японцы уделяют подготовке пехотинца. Японцы уверены, что их пехотный солдат по степени своей подготовки стоит выше бойцов других армий».