Русская армия между Троцким и Сталиным - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 94

Раздел Южного фронта на два — Южный и Юго-Восточный — вызвал недовольство Сталина. Он ответил Ленину поразительно высокомерно: «Вашу записку о разделении фронтов получил, не следовало бы Политбюро заниматься пустяками».

Штаб Юго-Западного фронта расположился в Харькове. Туда отправили большую группу слушателей Академии генерального штаба, в том числе будущего начальника генерального штаба маршала Кирилла Афанасьевича Мерецкова. Он вспоминал, что с ними пожелал встретиться член Реввоенсовета фронта Сталин, которого интересовало только одно — хорошо ли штабные работники, мозг армии, ездят верхом?

— Умеете ли вы обращаться с лошадьми? — это был первый вопрос Сталина.

— Мы все прошли кавалерийскую подготовку, товарищ член Реввоенсовета.

— Следовательно, знаете, с какой ноги влезают в седло?

— А это кому как удобнее! Чудаки встречаются всюду.

— А умеете под седловкой выбивать кулаком воздух из брюха лошади, чтобы она не надувала живот, не обманывала всадника, затягивающего подпругу?

— Вроде бы умеем.

— Учтите, товарищи, речь идет о серьезных вещах. Необходимо срочно укрепить штабы Первой конной армии, поэтому вас туда и посылают. Тому, кто не знает, как пахнет лошадь, в Конармии нечего делать!..

Будущий маршал Михаил Тухачевский командовал наступлением на Польшу под лозунгами «Даешь Варшаву! Даешь Берлин!». Речь, разумеется, шла не о захвате Польши и Германии, а об экспорте революции. В Москве говорили о «революционной войне в целях помощи советизации Польши».

30 июля в Белостоке сформировали Временный революционный комитет Польши во главе с Феликсом Дзержинским. В него вошли все видные поляки-большевики. Это было будущее правительство советской Польши. Началось и создание специальной бригады из немцев, которой предстояло стать ядром будущей немецкой Красной армии.

Дневник польской войны оставил писатель Исаак Эммануилович Бабель, которой проделал этот поход в качестве сотрудника газеты Первой конной армии «Красный кавалерист». Его дневник был опубликован через много лет после его смерти:

«Белёв. 15 июля 1920 года.

Взяли воззвание Пилсудского к воинам Речи Посполитой. Трогательное воззвание. Могилы наши белеют костьми пяти поколений борцов, наши идеалы, наша Польша, наш светлый дом, ваша родина смотрит на вас, трепещет, наша молодая свобода, еще одно усилие, мы помним о вас, все для вас, солдаты Речи Посполитой.

Трогательно, грустно, нету железных большевистских доводов — нет посулов, и слова — порядок, идеалы, свободная жизнь. Наша берет!»

«Новоселки — Мал. Дорогостай. 18 июля 1920 года.

Получен приказ из Югзапфронта, когда будем идти в Галицию — в первый раз советские войска переступают рубеж, — обращаться с населением хорошо. Мы идем не в завоеванную страну, страна принадлежит галицийским рабочим и крестьянам, и только им, мы идем им помогать установить советскую власть. Приказ важный и разумный, выполнял ли его барахольщики? Нет».

«Лешнюв. 26 июля 1920 года.

Украина в огне. Врангель не ликвидирован. Махно делает набеги в Екатеринославской и Полтавской губерниях. Появились новые банды, под Херсоном — восстание. Почему они восстают, короток коммунистический пиджак?»

«Житомир. 3 июня 1920 года.

Рынок. Маленький еврей философ. Невообразимая лавка — Диккенс, метлы и золотые туфли. Его философия — все говорят, что они воюют за правду, и все грабят. Если бы хоть какое-нибудь правительство было доброе…

Полки вошли в город на три дня, еврейский погром, резали бороды, это обычно, собрали на рынке сорок пять евреев, отвели в помещение скотобойни, истязания, резали языки, вопли на всю площадь. Подожгли шесть домов, дом Конюховского на Кафедральной — осматриваю, кто спасал — из пулеметов, дворнику, на руки которому мать сбросила из горящего окна младенца — прикололи, ксендз приставил к задней стене лестницу, таким способом спасались…»

«Хотин. 28 июля 1920 года.

Бой за переправу у Чуровице. 2-я бригада в присутствии Буденного — истекает кровью. Весь пехотный батальон — ранен, избит почти весь. Поляки в старых блиндированных окопах. Наши не добились результата. Крепнет ли у поляков сопротивление?..

История — как польский полк четыре раза клал оружие и защищался вновь, когда его начинали рубить.

Вечер, тихо, разговор с Матяж, он беспредельно ленив, томен, сонлив и как-то приятно, ласково похотлив. Страшная правда — все солдаты больны сифилисом. Матяж выздоравливает (почти не лечась). У него был сифилис, вылечил за две недели, он с кумом заплатил в Ставрополе десять копеек серебром, кум умер, у Миши есть много раз, у Сенечки, у Гераси сифилис, и все ходят к бабам, а дома невесты. Солдатская язва. Едят толченый хрусталь, пьют не то карболку, размолоченное стекло. Все бойцы — бархатные фуражки, изнасилования, чубы, бои, революция и сифилис. Галиция заражена сплошь».

«Броды. 30 июля 1920 года.

Шоссе, проволока, вырубленные леса и уныние, уныние без конца. Есть нечего, надеяться не на что, война, все одинаково плохи, одинаково чужие, враждебные, дикие, была тихая и, главное, исполненная традиции жизнь.

Буденновцы на улицах. В магазинах — только ситро, открыты еще парикмахерские. На базаре у мегер — морковь, все время идет дождь, беспрерывный, пронзительный, удушающий. Нестерпимая тоска, люди и души убиты».

«Белавцы. 2 августа.

Приезжаем ночью. Все это время ели морковь и горох — сырые, пронзительный голод, грязные, не спали. Я выбрал хату на окраине Радзивиллова. Угадал, нюх выработался. Старик, девушка. Кислое молоко великолепное, съели, готовится чай с молоком, Иван идет за сахаром, пулеметная стрельба, грохот обозов, выскакиваем, лошадь захромала, так уж полагается, убегаем в панике, стреляют по нас, ничего не понимаем, провалились в болото, дикая паника, валяется убитый, брошенные подводы, снаряды, тачанка. Пробка, ночь, страх, обозы стоят бесконечные, двигаемся, поле, стали, спим, звезды.

Во всей этой истории мне больше всего жаль погибшего чая, до странности жаль. Я об этом думаю всю ночь и ненавижу войну».

«Белавцы. 3 августа.

После сражения, встречаю начдива, где штаб, потеряли Жолнаркевича. Начинается бой, артиллерия кроет, недалеко разрывы, грозный час, решительный бой — остановим польское наступление или нет, Буденный Колесникову и Гришину — расстреляю, они уходят бледные пешком.

До этого — страшно поле, усеянное порубленными, нечеловеческая жестокость, невероятные раны, проломленные черепа, молодые белые нагие тела сверкают на солнце, разбросанные записные книжки, листки, солдатские книжки, Евангелия, тела в жите».

«Берестечко. 7 августа 1920 года.

Берестечко переходило несколько раз из рук в руки. Исторические поля под Берестечком, казачьи могилы. И вот главное, все повторяется — казаки против поляков, больше хлоп против пана…