Русская армия между Троцким и Сталиным - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 35

Суд над «Промпартией» стал первым процессом, который поразил мир полным признанием обвиняемых. На «шахтинском» процессе обвиняемые еще пытались защищаться и доказывать свою правоту.

Вот вопрос, который интересует исследователей и по сей день: члены партийного руководства сами-то понимали цену этим процессам?

Когда в 1928 году затевалось «шахтинское дело», туда отправили комиссию, которую возглавлял член политбюро и секретарь ВЦСПС Михаил Павлович Томский.

Когда он вернулся в Москву, нарком обороны Ворошилов написал ему записку:

«Миша!

Скажи откровенно: не вляпаемся мы на открытом суде в Шахтинском деле? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности краевого ОГПУ?»

Томский счел нужным ответить, что дело ясное. Но недаром Ворошилов чувствовал, что все это было липой…

На пленуме ЦК Рыков, стараясь лишний раз подтвердить подлинность «шахтинского дела», заметил:

— Мы проверили ГПУ через товарища Крыленко. Тот, кто знает взаимоотношения этих органов, возглавляемых товарищами Менжинским и Крыленко (смех в зале), тот вполне представит себе всю серьезность проверки.

Николай Васильевич Крыленко конечно же не получил доступа к материалам советской разведки и не знал, что Торгпром существует только на бумаге. Но любой сколько-нибудь профессиональный юрист не мог не видеть, что состряпанные чекистами дела — чистой воды фальсификация. Видимо, Крыленко запретил себе высказывать сомнения, идущие вразрез с мнением высшего руководства партии.

Во время суда над бывшими меньшевиками Крыленко, обращаясь к суду, говорил:

— Прошу вас проявить максимальную жесткость по отношению к подсудимым…

5 мая 1931 года Крыленко сделали наркомом юстиции РСФСР (союзного ведомства не было). На посту прокурора республики его сменил Вышинский. Он же стал стал заместителем Крыленко в наркомате.

Николай Васильевич и Андрей Януарьевич были врагами. Они вели между собой жестокую полемику, в том числе на страницах печати. Первоначально преимущество было на стороне Крыленко. Он был выше по должности и по положению в партийной иерархии. В 1927 году Крыленко избрали в состав Центральной контрольной комиссии ВКП(б), это позволяло ему участвовать в работе пленумов ЦК и иметь доступ к секретной информации. И вообще старый большевик, первый главком Красной армии Николай Крыленко свысока смотрел на бывшего меньшевика Андрея Вышинского.

Тем более, что Вышинский в годы политической юности совершил поступок, который другим стоил бы жизни.

После Февральской революции он стал комиссаром 1-го участка милиции Якиманского района Москвы. Потом в районе появилась управа, и Вышинского избрали председателем 1-го участка Якиманской управы. В октябре 1917 года председатель Якиманской управы, как и все другие руководители, местной власти, получил подписанное министром юстиции Временного правительства Павлом Николаевичем Малянтовичем распоряжение:

«Постановлением Петроградской следственной власти Ульянова-Ленина Владимира Ильича надлежит арестовать в качестве обвиняемого по делу о вооруженном выступлении третьего и пятого июля в Петрограде.

Ввиду сего поручаю Вам распорядиться о немедленном исполнении этого постановления в случае появления названного лица в пределах вверенного Вам округа. О последующем донести».

Вышинский распорядился развесить эти объявления у себя в районе, не предполагая, что всю остальную жизнь будет проклинать себя за этот поступок.

Крыленко вообще, наверное, удивлялся, как Вышинский остался на свободе, если его прежних товарищей-меньшевиков уже отправили за решетку.

Но Крыленко не знал одного важного обстоятельства в жизни Андрея Януарьевича.

Когда молодой меньшевик Вышинский — партийная кличка Юрий — в 1908 году сидел в бакинской тюрьме, в одной камере с ним оказался большевик весьма угрюмого вида.

В документах он значился Гайозом Нижарадзе. Сокамерники именовали его Кобой. Настоящая его фамилия была Джугашвили. В партийной печати он писал под псевдонимом Сталин. Отбывая срок, он занимался изучением модного тогда среди революционеров искусственного международного языка эсперанто (что не помешает ему впоследствии уничтожить эсперантистов как иностранных шпионов).

Большевик Сталин и меньшевик Вышинский много спорили в переполненной камере, но политические разногласия не мешали вполне товарищеским отношениям. Вышинскому молодая жена приносила вкусные и обильные передачи из дома, и он подкармливал Кобу. Коба ел с удовольствием, правда, «спасибо» не говорил. Вышинского неблагодарность сокамерника не обижала — сам видел, какой сложный характер у Кобы.

4 ноября 1908 года Вышинский, отбыв четырехмесячный срок, вышел на свободу. Через семнадцать дней покинул тюрьму и Сталин. У него срок был посерьезнее. Его выслали на три года в Вологодскую губернию, в Сольвычегодск.

Когда десять лет спустя они вновь встретятся, Вышинский ни полсловом, ни намеком не позволит себе напомнить Сталину о том, что тот вроде как в долгу. Это и спасло ему жизнь.

После Октябрьской революции Андрей Януарьевич дрожал от страха. Большевики его к себе не принимали. Но вмешался сокамерник — и в феврале 1920 года его, наконец, приняли.

Андрей Януарьевич нашел верный тон в отношениях со Сталиным — только на «вы», с почтением и восхищением, без малейшей попытки напомнить о прежних дружеских и равных отношениях. Это Сталину понравилось. Тем, кто безоговорочно понимал и принимал его величие и превосходство, он благоволил.

Осмелев, Вышинский попросил московский комитет большевиков использовать его по юридической части. Его сначала избрали председателем столичной коллегии защитников (адвокатов), но защищать, спасать от несправедливости — это была не его стезя. И вскоре он становится прокурором уголовно-судебной коллегии Верховного суда России.

В отличие от Крыленко Андрей Вышинский был прирожденным юристом, прекрасно образованным, разносторонне одаренным, с блестящей памятью, с ораторским даром. Он был популярен среди профессионалов и известен широкой публике.

«В этом незримом поединке, — пишет Аркадий Ваксберг, автор книг о Крыленко и Вышинском, — Вышинский с самого начала выглядел солидным профессионалом, а Крыленко разве что речистым дилетантом».

Сталину нужен был не законник, не юрист-крючкотвор, не педант, который заботится о строгом соблюдении закона, а стряпчий-пройдоха, который любому сомнительному дельцу способен придать законную форму. Вышинский с его хорошо организованным и дисциплинированным умом оказался очень полезен — он умел то, чего не могли другие, с куда большим партийным стажем.

Андрей Януарьевич, как бы это ни казалось странным, в начале 30-х был главным поборником укрепления авторитета закона и занимался реформой судебных учреждений.

А нарком юстиции Крыленко доказывал, что судьи должны полагаться на революционное чутье. Николай Васильевич не заметил, что времена изменились и идеи об отмирании государства, судов и законов отвергнуты как «левацкие перегибы».