Пуговичная война. Когда мне было двенадцать - читать онлайн книгу. Автор: Луи Перго cтр.№ 6

Идущая из деревни Лонжеверн щебенчатая дорога медленно, почти по диагонали карабкается к верхней части прямоугольника, а потом, метрах в пятидесяти от опушки Вельранского леса, делает резкий поворот, чтобы тяжело груженные повозки могли без особого труда достичь «перевала».

Густые заросли дубов, терновника, сливовых деревьев, орешника и лещины окружают этот поворот. Они и называются Большим Кустарником.

Карьеры под открытым небом (их разрабатывали Пепьо́ Хромой и Логю́ с Мельницы, после выпивки величающие себя «предпринимателями», а иногда еще к ним присосеживался Альбе́р Крыса) тянутся вниз вдоль дороги.

Вот на этом-то роковом пространстве, на равном расстоянии от обеих деревень, из года в год, из поколения в поколение прилежно сражались лонжевернцы и вельранцы, молотили друг друга палками и забрасывали камнями. Каждую осень и каждую зиму всё начиналось сначала.

Обычно лонжевернцы доходили до поворота, оставляя под наблюдением изгиб дороги, хотя ее другая сторона еще принадлежала их общине, так же как и Вельранский лес. Но, поскольку этот лес располагался в непосредственной близости от деревни неприятеля, он служил ему укрепленным лагерем, полем для отступления и надежным укрытием в случае преследования, что всегда вызывало негодование Лебрака:

– Черт, это выглядит так, будто мы всегда у них в плену!..

Так вот, не прошло и пяти минут, как они прибыли на место, а верхолаз Курносый, караулящий в ветвях большого дуба, уже доложил о подозрительном движении на вражеской опушке.

– А я что говорил? – обрадовался Лебрак. – Прячьтесь, пусть они подумают, что я совсем один. Пойду приманю их: «Ату… ату… ну-ка, ловите!» А когда они бросятся за мной, вы – хлоп! И здесь!

И Лебрак вылез из своего тернового укрытия.

Дальше дипломатический разговор велся в привычных выражениях. Пусть в этом месте читатель или читательница позволят мне позанудствовать и дать совет. Забота об исторической правде требует от меня использовать речевые обороты, не принятые ни при дворе, ни в салонах. Воспроизводя их, я не испытываю ни малейшей неловкости или сомнения. Это дозволено мне примером Рабле, моего учителя. Впрочем, хотя гг. Фальера или Беранже нельзя сравнить с Франциском I, а меня – с моим великим наставником ^{10}, да и времена изменились, я рекомендую обладателям нежных ушей и чувствительных душ перескочить через пять-шесть страниц. А я возвращаюсь к Лебраку.

– Эй, ты, большая дырка, придурок, дармоед, тухляк, покажись! Если ты не трус, давай, выстави свою мерзкую рожу, деревенщина! Давай!

– Ты, жирный подонок, подойди-ка поближе, дай тобой полюбоваться! – отвечал неприятель.

– Это Ацте́к-с-Брода, – прошептал Курносый. – Еще вижу Туге́ля-Горлопана, и Хромого, и Татти́, и Мига-Луну: их там целая свора.

Выслушав это краткое донесение, Большой Лебрак продолжал:

– А, так это ты, сукин сын, обозвал лонжевернцев парнями без яиц? Вот я тебе покажу, какие мы парни без яиц! Небось, все ваши сраные рубахи ушли на то, чтобы стереть, что я написал на двери вашей церкви! Таким трусам, как вы, нипочем не сделать такое.

– Так подойди поближе, говенный ты хитрюга, толстомордый обжора, у тебя ничего и нет, кроме морды… и ходуль, чтобы драпать!

– Проползи сюда хоть два шага, эй ты, крыса помойная! Уж не от того ли ты разбогател, что твой папаша на ярмарках щупал коровьи яйца?

– А сам-то! Ваша-то нора вся заложена-перезаложена!

– Сам ты перезаложен, голодранец! Когда же ты возьмешься за фанерное ружьишко своего дедули? Только молиться тебе и осталось!

– У нас не то, что у вас в Лонжеверне, где куры даже во время жатвы дохнут от голода.

– Зато в вашем Вельране у вас в башках вши дохнут, да не от голода, а от отравы!

– Эй вы там!.. Эй! Эй! – раздался за спиной вожака хор голосов лонжевернских бойцов, которые уже истомились скрываться и сдерживать свое воодушевление и раздражение.

Ацтек-с-Брода парировал:

И хор вельранцев, в свою очередь, неистово приветствовал своего главнокомандующего протяжными и благозвучными выкриками «Эгей! Эгей!».

Пулеметные очереди и оружейные залпы брани прозвучали с той и другой стороны; потом оба в равной степени перевозбужденных полководца перебросились классическими и современными оскорблениями, восходящими к античным формам:

– Ломящиеся в открытую дверь!

– Вешатели кошек за хвост! ^[13]

После этого генералы с привычным коварством обменялись взаимными самыми фантасмагорическими и нелепыми обвинениями из своего репертуара:

– Эй, забыл что ли, как твоя мать мочилась в твою жратву, чтобы сделать подливку!

– А твоя выпрашивала у скопильщика быков мешки, чтобы ты их жрал вперемешку с дерьмом!

– А ну-ка, вспомни тот день, когда твой папаша сказал, что лучше бы он растил телка, чем такого мерзкого урода, как ты!

– А сам-то? Забыл, что ли, как твоя мать говорила, что лучше бы она кормила сиськой корову, а не твою сестрицу. Тогда, по крайней мере, одной потаскухой было бы меньше!

– Моя сестрица, – возражал другой, у которого сестры вовсе не было, – сбивает масло, а вот когда она начнет сбивать дерьмо, тебе придется облизывать мешалку; да и попробуй, жабеныш, до нее допрыгнуть!

– Осторожно, – предупредил Курносый, – Туге́ль-Горлопан уже стреляет камнями из рогатки.

И точно, в воздухе над головами просвистел камень. В ответ раздались насмешки, и вскоре град снарядов с обеих сторон избороздил небо, а пенящаяся и постоянно нарастающая волна грязных ругательств, обильный и изысканный запас которых у враждующих имелся в избытке, то набегала от Большого Кустарника к опушке, то отступала от опушки к Большому Кустарнику.

Однако дело было в воскресенье: бойцы обеих армий принарядились, и никто, ни главнокомандующие, ни тем более солдаты, даже не думал схватиться врукопашную и нарушить целостность своих костюмов.