Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну? - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Макаров cтр.№ 59

Покойный русский посланник Гартвиг характеризовал «Черную руку» как самую любимую, бескорыстную, идеалистическую и патриотическую организацию, цель которой состояла исключительно в освобождении и объединении всех сербов, хорватов и словенцев ^[247].

Но ведь у русского военного агента в Сербии В. А. Артамонова были принципиально другие, если не сказать прямо противоположные, взгляды на природу «Черной руки»! Да и как иначе, ведь статья вторая ее устава гласила: «Настоящая организация предпочитает террористическую деятельность идейной пропаганде. Поэтому она должна оставаться совершенно секретной для не входящих в нее людей…». Согласно статье 33, смертные приговоры, выносившиеся Верховной центральной управой, приводились в исполнение, «каков бы ни был способ осуществления казни»; это, очевидно, и означают нож, бомба и яд на печати общества.

Все это давало основание Артамонову писать такие донесения генералу Н. А. Монкевицу:

9 ноября 1911 года: «К сожалению, за идею воссоединения югославянских земель вокруг Сербии взялись люди, совершенно неподходящие, и вместо партии создали тайную организацию, напугавшую многих, а привлечение в нее нескольких молодых людей бросило тень на репутацию сербского офицерства» ^[248].

17 января 1912 года: «Не скрою, что «Черная рука» через одного офицера сделала попытку войти в сношения со мной. Конечно, я немедленно и решительно отклонил приглашение переговорить с членами тайной организации, чтобы не дать им возможности примешивать при агитации имя России» ^[249].

О том, что отношения между Гартвигом и Артамоновым порой серьезно накалялись, упоминает и Штрандман. Конфликтовали нешуточно, причем Штрандман был явно на стороне Артамонова. Перед началом Первой балканской войны яблоком раздора стала провокационная деятельность А. И. Гучкова. В своем мемуарном очерке Артамонов бросил в него несколько критических стрел, но, как следует из воспоминаний Штрандмана, полковника возмущало не только науськивание Гучковым сербов на турок, но и заигрывание Гарт- вига с этим авантюристом. Вот как описывает Штрандман события августа-сентября 1912 года.

4 сентября (нов. ст. — И. М.), И. М завершив лечение в Наухайме, Гартвиг с дочерью, которая его всегда сопровождала, вернулся в Белград. Утром без промедления детально расспросил меня о событиях во время своего отсутствия. В ходе доклада я упомянул и о своих недвусмысленных предостережениях Пашичу в том смысле, что балканские страны, в данном случае Сербия, не считаются с интересами России, хотя в будущем их может спасти только покровительство России. Эти мои слова посланнику были, очевидно, неприятны, но он ничего не сказал. Отпуская меня, заметил, что прочитает все мои донесения и телеграммы в министерство иностранных дел. После меня был принят полковник Артамонов, а затем Гартвиг отправился повидаться с Пашичем.

Днем Гартвиг зашел в канцелярию, где я занимался консульскими делами, поскольку в Белграде у нас не было консульства. Посланник стоя известил меня о своей встрече с Пашичем, которого он застал озабоченным ходом событий. Между прочим, тот заметил, что в середине августа получил от Гучкова телеграмму следующего содержания: «Остаетесь ли при прежнем решении? Бог Вам в помощь!» ^[250] . Я не смог скрыть от посланника свою злость. «Спрашивается, к чему вообще миролюбивые заявления, если выходит, что решение было принято еще в июле, при посещении Белграда Гучковым»? Посланник на меня недовольно посмотрел, повернулся и вышел.

Не будучи в пять часов позван на чай к Гартвигам, как это ранее было принято, я отправился к Артамонову, чтобы выразить свою радость в связи с возвращением посланника, что снимало с меня тяжелую ответственность. За разговором по поводу событий, которые, несомненно, приближались, я рассказал ему, что слышал от Гартвига об опасной и почти пророческой телеграмме Гучкова. Артамонов и сам не ожидал такого оборота, а потому попросил моего согласия оповестить о том свое руководство в Генштабе. Я согласился при условии, что он передаст это как приватное сообщение.

(…) Вечером в канцелярию заглянул полковник Артамонов и показал мне письмо, которое он послал генерал-интенданту Данилову. Приведу его почти дословно:

«Меня поставили в известность, что в середине августа Пашич получил от Гучкова телеграмму, которая гласила: «Остаетесь ли при прежнем решении? Бог Вам в помощь!». Приводимая телеграмма, подстрекающая сербов к войне, подтверждает характеристику Гучкова, сделанную мною в рапорте от 16 сего июля ^[251]. Вызывает сильнейшее недоумение, как может Гучков, клеймивший нашу неподготовленность к войне, ныне так легкомысленно подталкивать к вооруженному выступлению сербов и болгар, создавая у них иллюзию, что неофициальная Россия в нужную минуту вступится за них? Вышеизложенное сообщаю с оговоркой, что я это узнал совершенно доверительно и в сугубо частном порядке от нашего первого секретаря Штрандмана. Последний, со своей стороны, это узнал от посланника. Посланник, который ознакомлен с телеграммой, пока что не поделился со мной этой информацией».

Артамонов был, на самом деле, в недоумении… И он, так же как и я, должен был заметить трагическое различие между точкой зрения Гартвига и Неклюдова ^[252], т. е. между представителями России в двух соседних невралгических центрах, от которых могла зависеть дальнейшая судьба не только Балкан, но и Европы. В то время Гартвиг, совершенно очевидно, утаивал симпатии, которые питал к подстрекателю Гучкову. Неклюдов, как мне было известно, испытывал страх за Россию в случае войны с Австро-Венгрией. В своей телеграмме Сазонову он совершенно искренне указывал на то, что неуспешная война стала бы источником самых страшных несчастий и потрясений, что это была бы гибель для России — во всяком случае, для той России, которой он служит и которая для него была историческим, а не географическим понятием. Мы с Артамоновым не только предчувствовали, но и отлично знали, что близятся воистину угрожающие события — не потому только, что возникшая ситуация может привести к войне, но и потому, что война, невзирая на ее исход, неизбежно приведет к катастрофе ^[253].