Перед внутренним взором лейтенанта Раймона Ванги вдруг возник образ врага, зажатого в пятиминутный интервал. Почему-то он представлялся старшине контр-адмиралом, настойчиво меряющим шагами походную палатку. Грузный военный то и дело останавливался, чтобы заглянуть в старомодные часы на запястье. «Вот сейчас они как раз оттаскивают капсулы из зоны высадки, – думал офицер. – Вот сейчас бы по ним и ударить! Но нельзя. Будь прокляты эти пять минут! Кто их придумал? Кто, я вас спрашиваю?!»
За стенами палатки развернулся для удара огромный артиллерийский кулак. Неизменно прямоугольные системы залпового огня напирали на блины плазмомётов, в блиндажах нервно сидели готовые к залпу артиллеристы. Десятки рук замерли над джойстиками систем наведения, тряслись от напряжения, потели. Проще всего было расчётам ручных метателей, подобным миномётам прошлого: их бойцы хотя бы могли спокойно курить и переругиваться, от них не требовалось такой скорости, как от операторов передвижных установок. Ведь операторов будут потом оценивать по скорости реакции на приказ, то есть по времени, которое пройдёт с момента отдачи приказа: «Огонь!», и до момента наведения на цель и залпа.
Время тянулось, подобно патоке. Адмирал чётко знал квадрат высадки, его так и подмывало отдать вожделенную команду. Его бойцы примерно представляли себе этот квадрат, ибо в армии сложно что-то оставить в секрете от самих вездесущих военных. И их тоже так и подмывало дать залп с опережением. В последнюю очередь они при этом думали о жизнях штурмовиков. Главное – сдать зачёт, остальное неважно.
Лейтенант был смелым человеком, но его невольно пробрала дрожь от созерцания развёрнутой для удара мощи, которой управляли совсем не железные люди. Эта слепая сила имела глаза в виде простых людей, солдат, которые не обладали стальными нервами. Один срыв, одна вспышка паники, и штурмовиков сотрёт в порошок. Никакие персональные системы защиты не спасут от удара специально разработанной для их преодоления артиллерии…
В чём причина такого состояния артиллеристов? Во всё тех же пресловутых пяти минутах, отведённых на высадку. Ну не знали бы они, сколько им ещё ждать, и не было бы никакой нервотрёпки. Шарахнули бы по готовности, и всё, а так их удар будут потом разбирать в деталях проверяющие, смотреть, насколько вовремя они его нанесли. И не дай бог чуть запоздать! На войне они бы просто били по десанту на протяжении всей его высадки – при условии, что вовремя бы его засекли. А могли и вообще не ударить, и голова бы не болела. Пусть разведка отчитывается, почему, да как. Учения были для всех родов войск ещё той подлянкой, потому что проверяющие всегда доподлинно знали, где и за что спрашивать. Да и где, кроме учений, есть эти самые треклятые проверяющие?! На войне их точно нет. Там только враг, а он ещё может и не добраться до позиций артиллеристов, чтобы проверить их готовность к бою.
Раймон Ванга тряхнул головой, отгоняя такое реалистичное, а оттого особенно вредное сейчас наваждение. Штурмовая рота высшего лейтенанта Марьяно занимала позицию под близлежащим пригорком. Транспортёры сгружали уже вторую партию спасённых из-под огня неприятеля капсул, теперь из них предстояло соорудить оборонительную позицию. Более опытные в этом деле старожилы вовсю гоняли молодых, в тщетной попытке сходу привить им навыки возведения временного защитного купола. Даже предельная простота конструкции не помогала. Всего-то и требовалось, что соединить друг с другом торцы полностью раскрывшихся до состояния ленты капсул. Вот только захваты не были рассчитаны на работу в силовых перчатках скила, но даже их снятие не решало проблемы, ибо для соединения бронированных пластин требовалась сила сервоприводов брони. Получался замкнутый круг, выход из которого был, но требовалась нешуточная слаженность работы бойца в скиле и без него. А штурмовиков этому не учили. Ведь они же штурмовики, а не строители какие-нибудь!
По мере того, как истаивали отведённые на развёртывание пять минут, градус накачек всё усиливался. Лейтенанты вынуждены были сами включиться в работу, буде они уже не один десяток раз проходили через этот круг ада в бытность курсантами. Это помогло, и налёт вражеской артиллерии штурмовики встретили во всеоружии, то есть зарывшись в землю и развернув защитные купола.
Бог войны возвестил о своём появлении на поле брани раскатами взрывов и глухой встряской земли. Все системы слежения вмиг ослепли от бесконечной череды ярчайших вспышек, чудовищного теплового излучения и вездесущего дыма. Плотные щели между бронеплит не смогли сдержать потёки металла и тонкие струйки разогретой плазмы, настойчиво точащей стены убежища. Со стороны холма натекла целая лужа; она дышала жаром и словно бы олицетворяла собой апокалипсис. Штурмовики интуитивно вжались в землю, они даже сквозь броню купола ощущали ад, царящий снаружи. Бог войны не предупреждал, не было одиночных пристрелочных выстрелов, артиллерия единомоментно накрыла весь квадрат, и столь же единомоментно отступила, получив своё.
Итоги налёта были обнадёживающими: купол худо-бедно, но развёрнут, раненых и убитых нет, явных потерь среди вверенной техники не наблюдалось. В результате рота Марьяно по итогам высадки получила зачёт, а её бойцы отделались лёгким испугом. Но далеко не все штурмовые подразделения могли похвастаться подобным итогом. Артиллеристы зверствовали по полной, зарабатывая свой собственный зачёт, который упорно не желал коррелировать с зачётом штурмовиков. Так что сразу после завершения страшной канонады эфир снова взорвался, на этот раз криками и матюками, среди которых еле-еле угадывались отрывочные команды.
Дальше происходящее распалось на отрывочные эпизоды. Вот старший лейтенант Дерано вовсю костерит водителя, машина которого получила при десантировании лёгкое повреждение обшивки. Словно он лично был виноват в случившемся! А вот у лейтенанта Ванги ситуация выглядит с точность до «наоборот». Двое бойцов притащили какие-то оплавленные запчасти, и скинули их под ноги старшины со словами: «Всё, хана спутнику, лэр лейтенант», – но вместо тумаков или хотя бы накачки получили от старшины скупую похвалу: «Молодцы, бойцы, так держать!» Эмком первого взвода в недоумении переводил взгляд с одного лейтенанта на другого. Вот один. Он едва ли не избивает своего водителя. И вот второй. Он как раз по-отечески похлопывает по плечу штурмовика. У обоих одна беда: повреждение техники при высадке. От всего этого ощутимо веяло сюрреализмом, но эмком только пожал плечами. Нет, он не знал, что такое «сюрреализм», просто привык на флоте сначала получать приказ копать от забора и до обеда, а затем, после обеда, закапывать обратно.
Чуть поодаль приземлился флаер с установками силового барьера, и возле него тут же вскипела подлинная свалка водителей и операторов, никак не могущих поделить выходящую технику. Только вмешательство высших лейтенантов Марьяно и Грэя несколько разрядило обстановку, да и то лишь потому, что за их плечами угрюмо стояло по десятку штурмовиков. Пока бойцы оттесняли шумную ватагу, лейтенанты обменялись любезностями, выбрали себе по жребию по паре установок и, довольные собой и друг другом, отправились в расположения.
Но вот хлопоты позади, взводы построились в походные колонны и направились к точке сбора. Им предстояло разворачивать полноценный временный лагерь, остатки же десантных капсул были брошены на попечение инженерного подразделения. Теперь годные будут отобраны и отправлены в войска для продолжения службы, а пострадавшие – отправятся на списание. Гражданские очень любили эти военные игрушки, даже сильно потрёпанными: из них получались отличные заборы.