Хоть раз в неделю, если позволяла обстановка, Андрей улучал время, садился на лошадь, скакал к Насте. Так получилось, что в самые жестокие для страны времена, когда рушились вековые устои, они оказались самыми близкими друг другу людьми. У него никого из родни и друзей, у нее дальняя родня в Екатеринодаре, который сейчас под красными. Да еще и неизвестно, живы ли, не перебрались ли в другие, более спокойные места. Были на территории империи такие, больше на окраинах. Да что окраины – пока тихо было в Крыму, и многие из благородных семей перебрались туда. Не только дворянство, интеллигенция – учителя, преподаватели университетов, врачи, люди творческих профессий – художники, писатели. Оказались не нужны пролетариату.
Интеллигенцию, цвет нации, ее локомотив приравняли к нерабочему классу, захребетникам, чуждому идейно. А стало быть, пайков не давать, дровами не снабжать, в квартирах потеснить, хватит и одной комнаты на семью.
Вместе отдохнуть, побыть хотя бы ночь вместе удавалось редко. У Андрея бои, ответственность за батарею. Настя в госпитале сестрой милосердия. Уж если княжеских кровей дворянки такими сестрами служат, свой крест несут, так Насте и вовсе не зазорно. В мирное время, когда есть какие-то перспективы, Андрей бы уже предложил девушке руку и сердце. Обвенчаться можно, и полковой священник венчал желающих. Но Андрей брать на себя сейчас такую ответственность не хотел. Он человек военный, своей судьбой, а то и жизнью распоряжаться не может. Сегодня жив, а завтра ранен, стал калекой, а то и вовсе убит. Хуже – если в плен попасть к большевикам. Пытали, казнили люто «золотопогонников». Оставить Настю молодой вдовой не хотелось, да и ребенок мог появиться. А само существование зыбко, день прошел, и слава богу. Полки дивизии Дроздовского то в одной части Ростовской губернии атаки большевиков отбивали, то в другой. А потом и вовсе двинулись на юг, на Кубань и в Ставрополье. От немцев получили захваченное ими на Украине русское трофейное оружие и боеприпасы. Теперь Андрей уже мог накрыть несколькими залпами позиции красных, не думая, что в зарядных ящиках не останется снарядов.
Андрею запомнился один из боев под Армавиром. Красные успели оборудовать позиции, в землю закопались, пулеметные гнезда оборудовали, замаскировали. Обороной и фортификацией явно руководил бывший фронтовик, понюхавший пороха. Офицерский полк в атаку поднялся и почти сразу залег под сильным огнем. Андрей сам выехал на передовую. Залез на дерево, откуда видно лучше, с биноклем внимательно изучил позиции противника, нанес на карту. К этому времени Андрей уже логарифмической линейкой разжился и транспортиром, простеньким, но вполне пригодным. Вернувшись в батарею, определил исходные данные для стрельбы – дальность, азимут. А потом троекратный залп из всех пушек батареи. Стреляли с закрытых позиций, самый сложный вид стрельбы для артиллериста.
Местность характерная для юга. Степь изрезана балками, стреляли с обратного склона, почти по-гаубичному. Разрывы снарядов слышны были, но не видны. Когда взрывы смолкли, послышались винтовочная стрельба и крик «а-а-а»! Кто наступал, на кого? Андрей вскочил на коня, помчался к передовым позициям. Огонь батареи был точен, огневые точки красных разрушены, чем не преминул воспользоваться третий пехотный полк дивизии Дроздовского. Для Андрея фамилия командира полка вызывала не самые лучшие ассоциации. Владимир Владимирович фон Манштейн, по прозвищу Истребитель комиссаров. А после осени 1918 года, когда был тяжело ранен и лишился левой руки, получил прозвище Однорукий Черт.
Солдаты и офицеры полка, не давая красным опомниться, кинулись в атаку, не встречая сопротивления. Город удалось захватить. Михаил Гордеевич похвалил действия батареи за точность огня.
– Голубчик, на германском фронте за такую стрельбу непременно получили бы повышение по службе или в звании, а то и орден. Однако считаю кощунственным награждать офицеров или нижних чинов за бои в гражданской усобице. Больно видеть, как с обеих сторон льется русская кровь. Не противника бьем – германц, а или турка либо англичанина, а своих же, только с другими убеждениями. Горько! Лучше бы уж депутаты в Думе или Собрании таскали друг друга за чубы, чем кровь лить!
Многие генералы Добровольческой армии: Деникин, Май-Маевский, Барбович, Слащев, Марков, Юзефович – были против наград.
Ситуация на юге менялась очень быстро. То белые возьмут город, тот же Армавир, то красные. То красный флаг над Екатеринодаром развевается, то белые город возьмут. Местным жителям худо. Красные город возьмут, ЧК арестовывает и расстреливает сочувствующих или помогающих белому движению. Добровольческая армия в город ворвется, контрразведка по доносам тут же в тюрьму отправляет сочувствующих красным или активных деятелей разных советов, комбедов. А все – потери, потери. Только кто их считал? Сколько сгинуло в годы войны с немцами и турками? Сколько сгорело в огне Гражданской, братоубийственной войны? А сколько умерло мирного населения от голода, от тифа? Причем гибли самые деятельные, активные люди с обеих сторон, цвет нации.
После Тихорецкой и Армавира дивизия двинулась на Ставрополье. Как и донские и кубанские казаки, терские разделились на два классово враждебных лагеря. Хотя что казакам делить? Конь, шашка, курень. В городах разделение – по имущественному принципу, богатый – бедный, по иным признакам, дворянин – простолюдин. Казаки же все равны, но разделились на красных и белых. Порой одна часть станицы воевала с другой. Казачьи части мобильны, все воины и к оружию сызмальства привыкли. А еще соседняя Чечня стала на сторону большевиков, своих людей против белых воевать посылала. Бои завязались тяжелые. Дроздовский при поддержке знаменитых врачей организовал для своих раненых в Новочеркасске лазарет, а в Ростове госпиталь Белого креста, лучшее лечебное учреждение на юге для раненых. Как будто бы Дроздовский предчувствовал, что пригодится лично для него.
В один из дней, когда бои стихли, передышка нужна была периодически обеим сторонам – перегруппироваться, подтянуть резервы, провести разведку, подвезти боеприпасы. И преимущество получала та сторона, которая контролировала железную дорогу. У Белой армии уже появились свои бронепоезда, сказался урок «Ледяного похода», когда красные зажали белогвардейцев бронепоездами.
В такой спокойный день Андрей на коне отправился к Насте. До станции десять верст, дорога известна, там лазарет располагался. А сестры милосердия, врачи расквартированы были в домах селян. Андрей подъехал к знакомому дому, лошадь привязал у забора, как мог, попробовал очиститься от вездесущей пыли, потом в калитку постучал. На стук вышла хозяйка, руками всплеснула по-бабьи:
– Нет вашей Настеньки.
Андрей подумал было – в лазарете она, так не велика печаль, недалеко, можно пешком пройти. Хотя на коне он смотреться лучше будет. А хозяйка и скажи:
– Письмо она вам оставила. А уехала насовсем.
– Как насовсем?
Андрей шокирован был. Не могло такого быть! Они пусть и не расписаны, но муж и жена, по-современному говоря – гражданский брак, хотя по-церковному – блуд.
– Подождите, я вам конверт передам.
Через несколько минут Андрей уже крутил в руках запечатанный конверт. Странно! Куда она сорвалась, не предупреждая? Или известие из Екатеринодара получила, от дальней родни?