Сказав «адью!», Кальмар уплыл не обратно в Париж, а в Испанию, где бомбят. Потому и заехал — переговорить с коллегами, собравшимися, как и он, за Пиренеи.
Успокаивало одно — документы из Берлина привезены не зря. Теперь о Северной стене говорит вся Европа, никакому Геббельсу, восстань он из могилы, не опровергнуть. Тони Курц и Андреас Хинтерштойсер взяли Норванд. Вот вам всем!
Мсье Кальмар разыграл партию филигранно. Первая статья — ни о чем, светские слухи. Северная стена? Какая еще стена? Нет, дорогие читатели, это совершенно неинтересно. Вот последний скандал с известной всем нам мадемуазель Фифи!.. Потом — письмо дорогого читателя, не кого-нибудь, самого Пьера Аллэна, скалолаза из группы «Бло». Интересно! Ну, если интересно… Однако, уважаемые мадам и мсье, нельзя же принимать всерьез какой-то листок бумаги с каракулями! Во-первых, это не почерк покойного Тони Курца… Что? Его почерк? Не-е-ет, не может быть! И что значит — не покойного? Живого? Ерунда, кто его видел после Норванда?
Под конец коллега не просто удивил — врезал под дых. Интервью с Курцем и Хинтерштойсером на всю полосу. Фотографии — и свежий номер парижской газеты на первом плане, дабы сомнения отсеять. Рядом с Курцем — лично Жермен де Синес. Улыбка до ушей, клюв до небес. Та-та-та! Ту-ту-ту! Ля-ля-ля, подумаешь, уравнение Ферма! Где снято? Где-то во Франции, дорогие читатели, где-то во Франции. Отношения с соседкой Германией сейчас сердечные до икоты, можно сказать, в едином строю спасали народы Швейцарии. «Совместно пролитая кровь», как верно выразился сам Леон Блюм, та-та-та! ту-ту-ту! Но иногда из Берлина дует холодный ветер. Неприятный такой ветерок… Что? Я о погоде, мадам и мсье, исключительно о погоде.
«Спасибо всем, кто помог нам восстать из мертвых! — сказал в интервью Тони Курц. — Вы — смелые люди!»
При избытке воображения Кейдж, маленький, пьющий, скверно говорящий по-французски, мог отнести эти слова и к себе. При очень большом избытке.
* * *
Жан-Пьер Мюффа вернулся со службы ближе к вечеру, на закате, когда горизонт уже рассекла черная трещина. Остановил мотоцикл, снял фуражку.
— Любуешься?
Кейдж встретил его на улице, у ворот. Специально вышел, дабы поговорить без помех. Присел на старую растрескавшуюся скамью и принялся смотреть на небо. «Может, завтра все развеется туманом…» Не развеялось. Днем из Авалана уехали еще несколько семей. Остальные ждут — и тоже смотрят на черный рубец. Jedem das seine!
— Запрос в Оран я отправил, — сообщил Мюффа, усаживаясь рядом на скамью. — Доведу дело до конца, что бы там кюре не говорил. А остальным пусть будет стыдно, за то, что плевали ей вслед.
Ей… Похороны Натали Кабис — завтра. К отцу Юрбену уже приходила делегация с требованием не отпевать колдунью и не погребать в освященной земле. Из дома священника они не вышли — вылетели, опережая собственный визг. Но всех не воспитаешь добрым пастырским кулаком.
— Жан-Пьер, дай мне ключ от часовни. Если надо, паспорт в залог оставлю. Только я без тебя туда пойду. Один! Ладно?
Сержант усмехнулся, блеснул синими глазами.
— Одному не выйдет, Кретьен. Но мешать тебе не станут.
Помолчал немного.
— Завтра утром. Когда увидим восход.
Хотел сказать «если», но в последний момент передумал.
* * *
Из-за поросшего редким лесом холма донесся хриплый бас соборного колокола, напоминая о сегодняшних похоронах. Кейдж перекрестился и, уже по привычке, поглядел в небо. Вчера распогодилось, ветер унес тучи за Пиренеи, где всегда безоблачно. Сегодняшний день тоже обещал быть ясным. Солнце пришло проститься с Сольвейг…
Ключ ему передал не сержант Мюффа, а его младший брат, Поль-Константин. Отчего так, объяснять не стал, и Крис решил, что жандарм перехватит его где-нибудь по пути. Однако ни на улице, ни позже, на узкой лесной тропе, никто не встретился. «Одному не выйдет», но пока он один. Больше по привычке, а может, радуясь прохладному осеннему солнцу, Крис сделал несколько снимков поросшего кустарником поля, затем закинул «Contax II» за спину. В часовне На Камнях фотографировать не собирался. Не за тем шел.
Уже стоя на низком каменном крыльце перед стальной дверью, Кейдж обернулся. Никого! Всю дорогу казалось, будто кто-то смотрит в спину, шумит палой листвой за ближайшим деревом, но чувства обманули.
…Знакомый сырой дух, полутьма, белая тень справа от входа. Дверь Крис решил не закрывать, в часовне и так мало света. Даже витраж, словно перепутав утро с вечером, был странно тускл и мертв.
— Pater noster, qui es in caelis; sanctificetur nomen tuum; adveniat regnum tuum…
Знакомые с детства слова приободрили, придали сил. Кейдж уже давно бы пришел сюда — на следующий же день после странной встречи со странной девушкой возле часовни. Не решался, заставлял себя сомневаться. Но после короткого заголовка так и не прочитанной статьи он, маленький, говорящий по-французски с мягким кажунским акцентом, давно уже протрезвевший, собрался в недальний путь.
— …Iat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum coti-dianum da nobis hodie…
Голос звучал тихо, растворяясь в сыром воздухе. Короткая молитва стала бесконечной, распадаясь на слова, на звуки, на сотни маленьких ступенек, ведущих в темноту, под срез витража с Мадонной. Ступать трудно, ноги вязли в пыли, в древнем потревоженном прахе.
— Icut et nos dimittimus debitoribus nostris; et ne nos inducas in tentationem; sed libera nos a malo…
Наконец «Amen», последняя, самая трудная ступень. Можно идти прямо к цели, но Кейдж повернул направо, к белому силуэту на серой стене. Склонил голову — и внезапно улыбнулся.
— Простите, excellence! Мне следовало догадаться раньше. В мире Божьем есть таки справедливость. Вы, страж Грааля, не прокляты, вы остались им навсегда. И это не мука, но высшая честь. Вы не пугаете людей, а пытаетесь предупредить. Но я был слеп и глух, как и все мы. Не судите нас слишком строго.
Сказал — и неспешно прошел к витражу. Поглядел на цветные стекла, надеясь, что сквозь них проглянет солнечный луч. Не дождался, сотворил крест — и опустился на колени.
Venit…
Время сгустилось, упав на плечи, сдавило грудь, колени утонули в камне, а перед глазами кто-то незримый опустил тяжелое непрозрачное покрывало. Он, гость из далекой земли, нескладный чужак в очках с большим «минусом», стал частью единого целого, камнем от камней, прахом от прахов. Время, его объявшее, поднявшись до самой души, захлестнуло и потекло снизу вверх под самые своды. Наконец из невероятного далека еле слышно донесся голос:
— Встань, шевалье Грант. Ты воздал Ему честь — и Он принял тебя в число защитников Своих.
* * *
Заговорить Кейдж решился только на крыльце, отдав ключи старшему Мюффа. Младший, Поль-Константин, топтался поодаль, а прямо на тропинке, в двух шагах, стоял Август фон Брок, рыболов и отставной офицер.