— Мы остановим смьерть! Ульибка! Smile! Ульибка, дамы и господа! Нашье общество, дамы и господа, уже основало фильиалы в семьи… Нет, уже в восьмьи городах мьира. Нам пишут тысьячи лю-дьей на всьех языках!
Двое помощников между тем беглым шагом двинулись среди рядов, раздавая такие же точно марлевые намордники с приклеенным бумажным оскалом в три краски. Кто-то решился надеть, рассмеялся нервно…
— У-льиб-ка!..
* * *
Афишу с объявлением о лекции «профессора из Будапешта Ене» Харальд приметил, гуляя по Унтер-ден-Линден. На первый взгляд, ничего особенного: общество «Сила через радость», отдел культуры, в помещении Немецкого дома оперы, что в Шарлоттенбурге… А вот название царапнуло: «Улыбка против смерти».
Постояв у афиши и выкурив сигарету, сын колдуна рассудил, что после Олимпиады ничего интересного в Берлине не случилось. «Улыбка против смерти», да еще в исполнении будапештского профессора, неизбежно заинтересует многих. Будет ли пресса? Без сомнения, причем первыми пожалуют венгры, дабы поддержать земляка. А поскольку журналисты — народ дружный, значит, придут и другие.
Малый зал Немецкого дома оказался почти полон. Репортеров, устроившихся в первом ряду, Харальд насчитал с полдюжины. Четверо — точно иностранцы, причем двое говорят по-английски.
Отлично!
Сама лекция, несмотря на весь пафос «профессора из Будапешта», напомнила Харальду детскую страшилку о том, как в черном-черном городе на черной-черной улице стоял черный-черный дом. В этом доме, как выяснилось, жил черный-черный музыкант, однако не африканец, а чистокровный венгерский еврей Реже Шереш, который из ненависти к роду людскому придумал черную-черную песню, дабы множить и множить число самоубийц. Гауптштурмфюрер решил, что именно национальность злодея подкупила руководство общества. «Сила через радость» не преминула еще раз напомнить берлинцам, кто всем их бедам причина.
Марлевая повязка — против «Мрачного воскресенья». Держись, мировой кагал!
Харальд представил себе толпу на вечернем бульваре. Все в масках, все с приклеенными улыбками… Сам в гроб ляжешь!
Бедное сердце не бьется в груди моей,
Веки, как свечи, ждут ласки руки твоей,
В мертвых глазах ты прочтешь утешение…
Песня Харальду очень нравилась. Но радостный идиот с его марлевыми повязками мог оказаться очень полезен. То есть не он сам…
* * *
— Одну минутку, дамы и господа!
Репортеры задержались ненадолго, всего на четверть часа. Кажется, особых вопросов к профессору Ене у них не нашлось. Харальд встретил всю компанию на улице, прямо у тяжелых дубовых дверей.
— Не желаете ли маленькую сенсацию?
По-английски, чтобы прохожих не смущать. Пока сообразят, пока словарь достанут…
— Меня зовут Марек Шадов. Я могу вам рассказать, кто и как убил рейхсминистра Геббельса.
Скользнул взглядом по растерянным лицам. Еще не поняли, а поняли — не поверили.
— Какое оружие? — негромко спросил тот, кто был старше прочих. Американец? Наверняка!
— Контрольный вопрос? Рейхсминистр был убит из пистолета Борхардт-Люгер 1914 года, карабинная модель. Приклад, диск на 32 патрона, оптический прицел, разрывные пули — австрийские, компании «Альдер». Убит первыми тремя пулями — точно в голову. Стрельба велась из окна третьего этажа Северного корпуса отеля «Des Alpes» — очередями, по три-четыре патрона.
— Oh! — выдохнул американец.
Сын колдуна широко, по-голливудски, улыбнулся. Нам, профессор, ваши повязки ни к чему!
— Откуда мне это известно, дамы и господа? Да потому что я сам и стрелял, да-да, я лично, Марек Шадов. Ну что, поговорим?
* * *
Гауптштурмфюрер СС Харальд Пейпер прекрасно знал, чего боятся правители Рейха. Не войны, не блокады, не разрушенных чужими бомбами городов. Им страшно лишь за собственную жизнь, единственную и драгоценную. Потому и подполье бессильно. Листовками не пробить дубленые партийные шкуры.
Террор! Вот самый страшный из призраков, способный вогнать в ледяной пот любого храбреца в черном мундире. Если уж Геббельса не уберегли, что говорить о рядовом крайсляйтере из маленького городка? Ночью, в подъезде, в авто, в собственной квартире…
Дрожите! Марек Шадов и Центральный Комитет Германского сопротивления объявляют войну Третьему рейху. Беспощадную, без пленных и без мирных переговоров. Убивать, убивать и убивать!
Прости, брат Отомар!..
7
— …Нет-нет, синьорина Анна! Я кофе только по утрам пью.
Мухоловка даже растерялась. Ребенка вином не угостишь — и сигареты на стол не выложишь, тем более, если сама решила завязать.
— Вы на меня внимания не обращайте, я просто посижу, пока Кай не вернется.
Марека с утра унесло по делам. Анна тоже не скучала. Прошлась по кварталу, забавляя встречных итальянским акцентом, и довольно быстро нашла столярную мастерскую. До Великой войны, когда в этих краях табунами селились художники, там изготовляли рамы для картин, теперь же были согласны на любой заказ. Балетный станок, мадам? С радостью, мадам. Давайте вместе поищем ваше нижнее ребро, мадам
[36]. О, мадам, в прежние времена меня женщины хватали не за нос… За ухо, за ухо, мадам!..
В мастерской оказался телефон, и Мухоловка, не тратя времени даром, дозвонилась до нужного магазина. Трико, туфли-«балетки» и модные ныне «джазовки», само собой, с доставкой. Решилось и с зеркалом, тоже по телефону. Парижская жизнь имела свои преимущества.
Вернувшись, Анна навела порядок в комнате-каюте, все распланировала, освободила место. Затем открыла окно и дала себе слово: ровно через месяц выбросить трость, запустив ее прямиком в старое воронье гнездо на платане.
— …Знаешь, Анна, я танцевать совсем не умею. То есть всякое обычное умею, а танго — нет.
— Не грусти, маленький Вальтер. Я тебя научу.
Улыбнулась — и заставила себя забыть, ненадолго, на тот же месяц. «У вас обязательно получится, мисс Фогель. Не спешите. Время иногда — лучший союзник», — сказал ей полковник Хаус, мастер танго. Только на следующий день Мухоловка сообразила, с кем довелось познакомиться. Рассказать — не поверят. Да и рассказывать некому.
Тут-то и пришла малявка. Бросила у дверей школьный ранец, плюхнулась на стул. На лице такое, что даже расспрашивать не тянуло. В чужую жизнь Анна Фогель старалась не вмешиваться, хотя сразу сообразила, что у Кая и Герды не все складывается просто. Их двое, а где Снежная Королева?
— Я сегодня с Королевой встретилась, — низким, не своим голосом проговорила девочка, и Мухоловка невольно вздрогнула.