Превышение полномочий - читать онлайн книгу. Автор: Иван Погонин cтр.№ 31

– Надзиратель столичной сыскной полиции, коллежский регистратор Кунцевич.

– А! Прибыли-с? Милости прошу! – следователь отодвинулся, пропуская гостя.

Кунцевич склонил голову и оказался в темных сенях.

– Направо, пожалуйте. – Цезарь Иванович прошел вперед и открыл обитую клеенкой дверь. – Прошу-с!

Они прошли через кухню, освещаемую только мигавшей в углу лампадкой, и очутились в малюсенькой комнатке.

Хозяин подкрутил стоявшую на столе керосиновую лампу, и в комнате стало немного светлее.

– Прошу, присаживайтесь! – Обух-Вощатинский подвинул гостю стул. – Ой, вы пальтишко снимите и вон на диванчик положите. Прошу простить – услужить некому, я кухарку нынче со двора отпустил, а другой прислуги не держу-с.

Кунцевич разоблачился, сел за стол и огляделся.

Жилище следователя было обставлено по-спартански. Кроме дивана и письменного стола в комнате были только книжный шкап и этажерка, полностью забитые книгами.

– У меня камера в одном помещении с городским судьей, но интересующее нас дело я дома держу. – Следователь сел за стол и достал из ящика тощую папку: – Вот оно! – похлопал он по ней рукой и неожиданно спросил: – Курите?

– Нет.

– А я люблю это занятие, особенно когда работаю. Так мне это в привычку вошло, что без папироски и дело не могу читать. Не мог, точнее. А когда это перечитываю, – следователь ткнул пальцем в папку, – никакой дым в горло не лезет. Почти две недели прошло, а я в себя до сих пор прийти не могу, хотя за тридцать лет службы, казалось бы, всякого навидался. Вы обедали?

– Нет, не успел.

– Это хорошо. Тогда читайте.

Мечислав Николаевич кончил чтение, вытер со лба испарину и попросил у следователя закурить. Сделав две неумелые затяжки, он закашлялся и вдавил окурок в пепельницу.

Обух-Вощинский, все это время внимательно смотревший на него, хмыкнул:

– Вот так вот-с. Я, по настоянию прокурора окружного суда, арестовал Иванова – того самого, что привез убийц со станции. Арестовал потому, что, во‐первых, по такому делу надо было кого-нибудь арестовывать, а во‐вторых, потому, что уж очень этот Иванов неопределенно описывал внешность своих пассажиров. Но после двух-трех бесед понял, что такое неопределенное описание не следствие злого умысла, а следствие природной тупости означенного Иванова. Да-с. Времени вон сколько прошло, а никаких зацепок. Ни единой-с! Поэтому-то мне, коллежскому асессору, занимающемуся следствием со времен реформ Царя-Освободителя, и не зазорно было ходатайствовать о помощи! Одна голова, как говорится, хорошо, а две лучше. Тем более что мне обещали прислать самую светлую. Нельзя, чтобы эдакое злодеяние осталось не открытым, нельзя, а то Господь нам не простит. Ну что, сегодня думать будем или до завтрашнего дня отложим?

Кунцевич поднялся:

– Разрешите сегодня откланяться. Мне надобно все переварить.

– Понимаю, понимаю-с, – сказал следователь, тоже поднимаясь и протягивая сыскному надзирателю руку. – Тогда жду вас завтра в девять у себя в присутствии. Знаете, где это?

– Найду-с.

Когда он пришел на постоялый двор, Мищук доедал щи:

– Садитесь скорее, Мечислав Николаевич, и велите подать щей, они здесь просто великолепны. Рюмочку с морозцу?

– Рюмочку непременно, и не одну.

Деревня Поповщина Михайловской волости Порховского уезда отстояла от станции Дно Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги на пятнадцать верст.

Плохая земля и тяжелый климат не позволяли окрестным крестьянам прокормиться своим хлебом, и от голода их спасал лен. Эта культура давала бы неплохой доход, если бы не удаленность рынков сбыта – одну подводу за много верст не повезешь. Поэтому более расторопные мужики скупали у односельчан урожай еще на корню, скупали за бесценок, зачастую расплачиваясь вместо денег водкой, а потом втридорога продавали лен заезжим скупщикам. Именно этим и занимался покойный Иван Симанов. Доморощенных предпринимателей, богатевших на чужом горбу, местное население ненавидело. Поэтому первое, что увидел Кунцевич, подъезжая к стоявшему отдельно от всех дому потерпевшего, – это окружавший его забор в сажень высотой.

Первым из саней выскочил урядник – запасной фельдфебель Крисанфов, подошел к воротам и принялся долбить в калитку.

Она медленно отворилась. На пороге стоял худой, невысокий мужик с непокрытой головой, одетый, несмотря на двадцатиградусный мороз, в одну рубаху.

– Вот, Егор, сыщиков тебе привез из столицы.

Мужик, не сказав ни слова, развернулся и пошел к дому. Урядник повернулся к приезжим, развел руками и пригласил петербуржцев следовать за ним.

Изба стояла в глубине обширного двора и была сравнительно небольшой – всего в пять выходивших в сторону двора окон, но с мезонином и крыта, в отличие от всех других домов в деревне, кровельным железом, окрашенным в ядовито-зеленый цвет. В сени с улицы вела лестница о трех ступенях.

Кунцевич стал вспоминать протокол осмотра.

«Собака здесь лежала, – посмотрел он на ступеньки. Работник – здесь. – Он оглядел черное пятно на бревенчатой стене сеней. Детки здесь».

Кунцевич глянул на привешенную к потолку люльку в первой от входа комнате и сел на лавку.

Семья Ивана Симанова состояла из него, его жены, сына Егора, снохи и шестерых внучат – ребятишек в возрасте от 9 месяцев до 16 лет. В доме также постоянно жил и работник – Федор Прокофьев.

22 января Егор уехал в столицу. Вечером 23-го со станции Дно в деревню приехал томившийся сейчас в уездной тюрьме Иван Иванов и привез к Симанову троих мужчин купеческого вида. Они рассчитались с возницей и условились, что завтра он отвезет их к дневному поезду на Бологое. Визит незнакомцев для деревенских жителей чем-то удивительным не был – к старику частенько приезжали и из Петербурга, и из Пскова, и из Острова разные коммерческие люди. Никто из поповских обитателей близко гостей не видел и описать их приметы не мог. Хозяин пустил приезжих в дом, где они и заночевали. Соседи рассказали, что огонь в окнах избы льноторговца погас около часа ночи.

Утром следующего дня из Петербурга вернулся младший Симанов. На станции его должен был встречать Прокофьев с лошадью. Прождав работника напрасно с час, Егор нанял сани случайно оказавшегося на станции односельчанина и на них добрался до деревни. Уже подъезжая к дому, Симанов-младший почувствовал неладное – несмотря на не ранний уже час, ворота и калитка были заперты, из трубы не шел дым, собака не брехала. После того, как на продолжительный стук в калитку никто не ответил, его волнение заметно усилилось. Он с трудом перелез через забор и первое, что увидел – собаку, валявшуюся у самой двери избы с раскроенной головой. Труп Прокофьева в одном нижнем белье, с обезображенным ударами топора лицом лежал в сенях, загораживая вход. Егор перешагнул его, одним прыжком очутился у двери в комнату, открыл ее и лишился чувств…