Дикий берег - читать онлайн книгу. Автор: Ким Стэнли Робинсон cтр.№ 53

На лице Джонсона была написана странная смесь грусти и восхищения.

– Похоже, в Калифорнии погода изменилась сильнее всего, – сказал я.

– Ну нет, – возразил Джонсон. – Ничуть. Спору нет, Калифорнию затронуло сильно – как если бы она переехала на пятнадцать градусов к северу, но многие другие части мира пострадали не меньше, если не больше. Ливни в Северном Чили! Они смывают весь песок с Анд в море. В Европе тропическая жара летом, засухи в сезон дождей – можно продолжать до бесконечности. Это причинило людям больше страданий, чем вы можете вообразить.

– Сомневаюсь.

– Ах да, конечно. Так вот, не только серая Советская империя сделала послевоенный мир таким невеселым местом, но и в значительной мере климат. К счастью, и сама Россия не осталась незатронутой.

– Как так?

Он покачал головой и разъяснять не стал.

Через два дня – несмотря на скорость, мы еще не выехали из Сибири – я понял, что он имел в виду. Все утро мы провели в коридорчике вагона, показывали наши проездные документы трем бдительным проводникам. У тех никак не укладывалось в голове, что я ни слова не говорю по-русски, и я напропалую лопотал им что-то по-японски и будто бы по-японски, силясь внушить, что я, как записано в документах, на самом деле из Токио, и надеясь, что они не догадаются, как это маловероятно. К счастью, документы были подлинные, и нас наконец оставили в покое.

Джонсона так разозлила проверка, что ему не хотелось возвращаться в купе.

– Это кто-то из попутчиков стукнул проводникам, что мы говорим на иностранном языке. Вот вам Советы как на ладони. Давайте немного постоим здесь. Не могу идти в эту вонь.

Мы еще стояли в коридоре и смотрели в окно, когда поезд остановился посреди бескрайней сибирской тайги. Нигде не было видно никакого жилья. Сколько хватал глаз, во все стороны расходились сопки, мы были на холмистой зеленой равнине под низким синим полушарием с еще более низкими облаками. Я перестал рассказывать про Калифорнию (Джонсон выспрашивал меня про нее вновь и вновь) и высунулся в окно, чтобы взглянуть на голову поезда. На западе низкие тучи превратились в сплошную черную полосу. Едва Джонсон это увидел, он со словами «держите меня за ноги» высунулся в окошко по пояс. Когда он вынырнул обратно, его обычно строгое лицо кривилось в усмешке. Он прошептал мне в самое ухо:

– Торнадо.

Через несколько минут в вагон вошли проводники и велели всем выйти из поезда.

– Много толку, – объявил Джонсон. – Я бы даже предпочел остаться внутри.

Но мы все-таки присоединились к толпе у выхода.

– Зачем тогда нас выгоняют? – спросил я, не спуская глаз с черной полосы на западе.

– Да раз целый поезд подняло в воздух и понесло. Все пассажиры погибли. Но, стой они рядом с поездом, было б то же самое.

Мне стало неуютно.

– Значит, здесь часто бывают торнадо?

Джонсон с мрачным удовлетворением кивнул:

– Это те климатические изменения в России, которые я упоминал. Теперь у них теплее, зато они получили торнадо. До войны девяносто пять процентов торнадо приходилось на Соединенные Штаты.

– Не знал.

– Это так. Они происходили в результате совпадения местных погодных условий и некоторых особенностей в географии Скалистых гор, Великих равнин и Мексиканского залива – по крайней мере так предполагалось, поскольку торнадо были одной из географических загадок. И вот теперь они часты в России.

Попутчики смотрели на нас, и Джонсон подождал, пока мы выйдем из поезда. Потом продолжил:

– Торнадо здесь большие. Как сама Сибирь. Они стерли с лица земли несколько городов.

Проводники согнали нас на поляну возле путей, в самом хвосте поезда. Черные тучи затянули небо, холодный ветер ревел в древесных кронах. Он с каждой минутой усиливался, листья и ветки летели над нами почти горизонтально, и мы, отойдя от остальных пассажиров всего на пару шагов, могли говорить, не опасаясь быть подслушанными. Мы и друг друга-то едва слышали.

– Я так думаю, Карымское прямо впереди, – сказал Джонсон. – Надеюсь, что торнадо его заденет.

– Надеетесь, что заденет? – удивленно переспросил я, думая, что ослышался. Сказать по правде, Джонсон не очень чисто говорил по-английски.

– Да, – процедил он, приблизив ко мне лицо. В зеленоватых сумерках оно вдруг сделалось яростным, фанатичным. – Это возмездие, разве не понимаете? Земля мстит России.

– Но я думал, бомбы к нам привезли юаровцы.

– Юаровцы! – Он сердито схватил меня за руку. – Не будьте наивным! Где бы они раздобыли бомбы? Три тысячи нейтронных бомб? ЮАР, Аргентина, Вьетнам, Иран – не важно, кто привез их в Соединенные Штаты и взорвал. Не знаю, выясним ли мы это когда-нибудь – может, они сделали это сообща, – но изготовила бомбы Россия, Россия подготовила взрыв, и Россия больше всех от него выиграла. Весь мир это знает и знает о здешних чудовищных торнадо. Это возмездие, я вам говорю! Взгляните на их лица! Они все знают, все до единого. Это мщение Земли. Глядите! Вот оно!

Я взглянул, куда он показывал, и увидел, что в одном месте на западе от туч к земле уходит широкий, крутящийся облачный столб. Ветер ревел вокруг, рвал мои волосы, и все же я различал низкий глухой звук, дрожание земли, словно по дальним рельсам мчится поезд во много раз больше нашего.

– На нас движется! – крикнул Джонсон в самое ухо. – Глядите, какой столб!

Его бородатое лицо светилось религиозным экстазом.

Торнадо уже вытянулся в черную колонну и яростно вращался внутри себя. От него во множестве разлетались целые древесные стволы. Гул нарастал; некоторые русские на поляне бросились ничком, другие упали на колени и молились, поднимая к черному небу перекошенные ужасом лица. Джонсон грозил им кулаком, лицо его было искажено, он что-то выкрикивал, но ветер заглушал слова. Смерч, похоже, прошел через Карымское, потому что стволы сменились обломками домов, мгновенно обращенными в щебень. Джонсон приплясывал, сгибаясь навстречу ветру.

Я безотрывно смотрел на эту невообразимую бурю. Она двигалась слева направо впереди нас, приближаясь. Вращающаяся колонна была черной, словно башня из угля. Основание башни порой отрывалось от земли, оно коснулось сопки за разрушенным городом, смело с нее деревья, взвилось чуть не к черным тучам, снова протянулось до земли, двинулось дальше. К моему огромному облегчению, стало ясно, что оно разминется с нами мили на три-четыре. Когда я это понял, мне отчасти передалось странное воодушевление Джонсона. Только что на моих глазах разрушило город. Но Советский Союз виновен в разрушении моей страны, он разрушил тысячи городов – так говорил Джонсон, и я ему верил. Это превращало бурю в возмездие, справедливую кару. Я кричал во всю глотку, чувствовал, как голос вырывается изо рта и уносится ветром, кричал снова. Я и не знал, что так обрадуюсь удару, нанесенному врагам моей страны, – что так в нем нуждаюсь. Джонсон колотил меня по плечу и утирал слезы. Мы, преодолевая сопротивление ветра, пробились с опушки в лес, где могли орать, и указывать пальцами, и смеяться, и пинать деревья, плакать и выкрикивать ругательства слишком страшные для слуха, жалобы слишком ужасные для мысли. Наша страна мертва, и бедный изгнанник – мой провожатый – страдал из-за этого не меньше меня. Я обнял его за плечи и понял, что обнимаю брата, соотечественника.