Улыбка пересмешника - читать онлайн книгу. Автор: Елена Михалкова cтр.№ 33

– Чего тебе дать? Покушать, что ли?

«Ну что за люди, а... Накормить им его жалко, что ли», – подумал Семен озлобленно в адрес незнакомых ему отца и матери дурачка. Он встал, переступил с ноги на ногу, вспоминая, сколько банок тушенки осталось в сумке.

– Да-а-ай! – громко повторил тот, тыкая пальцем куда-то Сеньке за спину.

– Нож тебе дать? – догадался Сенька, обернувшись. – Э-э, нет! Типа, спички детям не игрушка. Ума поднакопишь малость, тогда будешь такими штуковинами баловаться.

Парнишка сделал попытку обойти Головлева, не сводя глаз с поблескивающего в солнечных лучах лезвия. Взгляд его – взгляд завороженного человека – не понравился Сеньке. Он заступил дурачку дорогу и покачал головой.

– Нельзя! – И, видя, что идиот не отходит, легонько отпихнул его в сторону, начиная сердиться. – Иди, кому сказано! Ну!

В ответ тот с неожиданной силой пихнул Семена, и Головлев едва удержался на ногах.

– Да-а-ай! – настойчиво повторил дурачок и заморгал красными глазками. – Да-а-ай!

– Иди ты! Дай ему... А будешь пихаться...

Сенька не договорил. Набычившись, парень («Леша! – запоздало вспомнил Головлев. – Кажись, он вчера говорил, что его Лешей зовут») налетел на него, замутузил кулаками в воздухе, лишь изредка попадая по Сеньке. Но несколько ударов оказались для Семена чувствительными – он был не готов к такому нелепому нападению. Мальчишка, несмотря на то, что был крупнее щуплого Головлева, казался ему совершенно безобидным, и теперь он на своей шкуре прочувствовал, что ошибался.

Закрывая голову скрещенными руками, Семен попятился под градом ударов, и когда под ногой его исчезла опора, пошатнулся, вскрикнул, пытаясь удержать равновесие на краю ямы, и в ту же секунду кулак попал ему по носу.

В глазах у Сеньки потемнело от боли. Взбесившись, не разбирая, куда бьет, он выбросил вперед ладонь и ребром попал по чему-то мягкому.

– Ау-у-у!

Идиот взвыл визгливым голосом и обрушился на Семена всем весом. Оба полетели в яму, покатились по склону, обдираясь о сучья, и свалились на дно, врезавшись друг в друга. В живот Сеньке попали то ли локтем, то ли коленом, и изнутри его скрутило, а на затылке расплылось что-то горячее.

Сперва у него мелькнула глупая мысль, что он упал головой в теплую лужу, и Сенька даже представил ее себе: темную воду в асфальтовом углублении, прогретую солнцем, с плывущей в ней бензиновой радугой. В нос ему ударил привычный машинный запах. Но в следующий миг пришло осознание, что он не в городе, а в лесу, где неоткуда взяться ни бензину, ни асфальту, ни даже луже, потому что последний дождь был неделю назад.

Бензиновая радуга от этого не исчезла – только теперь переместилась и возникла у него перед глазами: мерцающая, перетекающая из одного цвета в другой, шибавшая в нос смолой и отчего-то уже не бензином, а резким потом, от которого хотелось чихнуть. Сенька сморщился, и от этого простого действия провалился туда, где не было даже радуги – только сплошная ровная чернота, пахнувшая чужим страхом и долю секунды звучавшая для него как затихающее скуление.

Татьяна услышала поскуливание из сарая, когда возвращалась с огорода, отряхивая на ходу от земли вырванный из грядки пучок луковиц. От удивления она застыла на месте, и сухой комок брякнулся ей на ногу. Нахмурившись, Таня оглянулась на теплицы, в которых сквозь пленку мутнели два силуэта, и подумала, не позвать ли отца, но в следующую секунду решила, что выгонит собаку и сама. Правда, она побаивалась собак, но просить о помощи отца не хотелось. Да и мать тоже.

Она зашла в полутемный сарай и постояла, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Поскуливание прекратилось, и Таня настежь распахнула дверь, надеясь, что собака выскочит сама. «А вдруг сука щенится? Тогда не выскочит». На всякий случай Таня нащупала слева от косяка старую лопату и перехватила древко покрепче.

В углу зашевелилось, и вдруг она поняла, что никакая это не собака, а ее Лешка – сидит там, обхватив колени руками, и плачет, будто скулит. Она ахнула, отбросила ненужную лопату в сторону и бросилась к нему.

– Господи, Алешка! Маленький мой, что случилось?

Она торопливо ощупала его голову, пробежала пальцами по спине, грудной клетке... Он был мокрый и холодный, и Таня не сразу сообразила, что он снова плавал, хотя ему строго-настрого это было запрещено.

– Ты что, тонул? Леша!

Она немного успокоилась, убедившись, что у него ничего не сломано. Но вгляделась в его лицо, и ей снова стало не по себе: через правую щеку у него тянулись длинные кровоточащие царапины, на лбу запеклась кровь, а на скуле темнело что-то – то ли грязь, то ли синяк, она не могла разобрать в темноте.

Брат протянул к ней руки, и Таня сперва подумала, что он просит помочь ему встать. «Деревенские избили? Упал? Что-то болит?» Мысли сменялись в ее голове одна другой, пока она обнимала его, перехватывала чуть повыше локтей, поднимала, скривившись от напряжения, – все-таки он был очень тяжелый...

И оборвались, как веревка под тяжелым грузом, стоило ей разглядеть рукава его длинной футболки.

Они были в розово-красных потеках, и текло с них розовым, темным, словно разведенным в воде смородиновым вареньем. Одна капля упала Татьяне на ногу, и она растерянно смотрела, как та стекает вниз и исчезает темным пятнышком в утоптанной земле.

Кровь. Много крови.

Никаких мыслей больше не было – только разрастающееся, огромное удивление.

– Лешка? – протянула она, и удивление сменилось страхом. – Лешка, ты что? Это... твое?!

Но ответ она уже знала. Брат был цел, не считая царапин и синяка. Кровь принадлежала кому-то другому.

– Что случилось? – шепотом спросила она и, когда в ответ он невнятно замычал, отчаянно затрясла его, тихо выкрикивая ему в лицо: – Что?! Что-о?!

Он вырвался у нее из рук, пригнулся, словно боялся, что сестра его ударит, хотя она никогда не била его, и торопливо заковылял к выходу.

– Стой!

Но он выскочил наружу и остановился, закрыв лицо ладонями, чтобы не слепило солнце. Выбежавшая за ним Таня увидела, что по тропинке к дому возвращается мать, и затащила брата обратно, толкнула на кучу старого прелого сена.

– Сиди тут! Тихо!

Таня зажала ему рот рукой, и он зажевал толстыми губами, как теленок, и подставил затылок детским движением, как делал всегда, когда хотел, чтобы она его почесала. Пока она водила свободной ладонью по его затылку, он силился что-то сказать, но ему мешала ее рука. В конце концов он отпихнул ее и выдавил, выпуская слова изо рта вместе с пузырьками слюны – когда волновался, речь давалась ему тяжело, и даже собственное имя он не всегда мог выговорить: