Зинзивер - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Слипенчук cтр.№ 61

— Ну что ж, Розочка тоже ждать не может, у нее уже был один привод в милицию, а она, между прочим, по паспорту Роза Слезкина, — сказал я и, как о давно решенном, отрезал: — Мне просто ничего не остается, как идти к Филимону Пуплиевичу.

— Ты с ума сошел! — вскричал Двуносый.

Они намедни встречались с Лимонычем, кстати, и меня, Митю, по-хорошему вспоминали. «Голова» якобы даже похвалил Феофилактовича за дружбу со мной.

(Умные друзья у тебя, Феофилактович, с будущим. Помогай им советами, деньгами — всем, чем можешь. Именно эта помощь создаст тебе настоящий капитал, имидж, который поможет удержаться на гребне в будущем.)

Двуносый сказал, что, благодаря знакомству со мной, Лимоныч позвонил директору фирмы по частной охране, какому-то Толе Крезу, чтобы тот наполовину уменьшил плату за свои услуги. (Двуносый перешел на шепот.)

— И он уменьшил… Единственное, о чем просил Лимоныч, так это чтобы всячески помогал тебе как поэту с высшим гуманитарием. И это не только его просьба — с ним была одна особа…

— Хватит, все это не имеет никакого значения, — сказал я. (Хотя сразу догадался, кто эта особа. Мне было приятно ее очевидное беспокойство о состоянии современной русской поэзии.)

— Как это — не имеет?! — схватился за голову Двуносый. — После всех наших совместных речей заявишься к Лимонычу и скажешь: займите бедному поэту тысячу баксов?! Так, что ли? Ты соображаешь, в какое положение поставишь меня, что он подумает обо мне, соображаешь?! А этот Толя Крез — ты когда-нибудь видел харю с носом, размазанным по лицу?!

— Я не скажу, что беседовал с тобой. Или скажу, что о деньгах не беседовал, потому что сам догадался, что они у него есть. Ведь это же факт, что он купил у меня стихотворение за сто долларов?

— Вот, возьми твои оставшиеся… я хотел их приберечь тебе на питание, — сказал Двуносый, оправдываясь, и, вскочив со все еще продолжавшего скакать членистоногого седалища, сунул мне пятидесятидолларовую бумажку. А теперь он не хочет ни видеть ничего, ни слышать — ему ничего не надо.

Никогда я не видел Двуносого таким расстроенным, а потому, как говорится, не стал перегибать палку. Осторожно, без всякого шантажа, пообещал, что не пойду к Филимону Пуплиевичу, ни за что не пойду. Но и он, Феофилактович, пусть постарается для меня — перезаймет деньги у кого-нибудь и не беспокоится, я оставлю ему залог, папку со своими лучшими стихами.

Для Двуносого мои даже лучшие стихи имели, конечно, слабое утешение, но и ситуация у нас обоих была тупиковая. Он понимал, что из-за Розочки я вполне способен на безрассудство. В конце концов, взяв папку, он сказал, не то чтобы очень зло, но все-таки с достаточно сильным чувством, что лучше было бы ему не останавливать Тутатхамона, который хотел задушить меня заживо.

— Нет человека — нет проблемы, — сказал он чужие известные слова с таким пониманием и выразительностью, словно хотел подчеркнуть какую-то свою претензию на их авторство.

Словом, взяв папку и потребовав от меня никуда не высовываться, Двуносый отправился, как я понял, по своим злачным местам.

— Тысячу «зеленых» для Розочки — охо-хо-хо! — воскликнул он и, наскакивая на стены из ящиков, поспешил к выходу.

В кабинете Двуносого, узкой амбарной щели, я находился более двух часов. Сдвинув приспособления, на которых мы сидели, я безуспешно пытался вздремнуть — увы, амортизируя невпопад, они теперь создавали иллюзию двух непримиримых петухов, ожесточенно наскакивающих друг на друга. Ощущалось какое-то мистическое присутствие Эдгара По, точнее, некоторых не совсем приятных его литературных героев. Временами даже страх охватывал. Впрочем, он не шел ни в какое сравнение с тем, который нагнал на меня Тутатхамон, когда, внезапно просунув голову в проход, вдруг заорал:

— Та-ать! Хватайте та-атя!

Первое, что я подумал, — на меня совершается покушение по заказу Двуносого. Грешен, но так подумалось. Правда, уже в следующую секунду я отбросил эту мысль. На глазах у меня Тутатхамон, разъяренный, как раненый зверь, буквально в щепки растерзал пустой деревянный ящик. Потом, пьяно икнув, обмяк и, растянувшись на полу, блаженно захрапел.

Двуносый вернулся с деньгами — шестьсот долларов!

Мне не хочется вспоминать, как, перешагивая через Тутатхамона, Двуносый предостерег, чтобы и я не рехнулся из-за своей Розочки. Глупое сравнение: я — и Тутатхамон. Представьте себе сермяжного Отелло, привыкшего все решать с кондачка, который, заигрывая, всякий раз норовит ущипнуть Дездемону за определенное место, а потом в припадке ревности ни за что ни про что душит ее насмерть. Вот вам образчик тутатхамонизма, и при чем тут я?! Свет и тьма физически исключают друг друга. Тьма жаждет поглотить свет, но это невозможно, потому что, чем больше и плотнее тьма, тем ярче горит лучинка. А уж если света много, то при одном его приближении тьма рассеивается и бежит. Помните Венок сонетов

Мне не хочется вспоминать, как Двуносый самодовольно пересчитал новенькие стодолларовые бумажки, как присовокупил к ним и мою купюру, а потом вызвал такси и мы поехали на вещевой рынок. Во всем этом было мало интересного — вальс трикотажа из Прибалтики в обмен на русскую калинку цветных металлов и телевизоров. Единственное, что поражало, — в сонме мелькающих лиц и товаров Двуносый чувствовал себя действительно как рыба в воде. С отдельными людьми он не только перебрасывался ничего не значащими приветствиями, но иногда останавливался и разговаривал накоротке. А некоторых (чаще всего кавказцев) сам останавливал, спрашивал о киоске какого-то Визиря. Удивительно, что при этом с Двуносым разговаривали не как с Двуносым, владельцем трех киосков, а как бы с неким неофициальным представителем всего русского народа. Да и сам Двуносый чувствовал свою неофициальную весомость и, как говорится, к месту и не к месту лепил что ни попадя.

— Здоров, Шаржик! Ну как, яйца ишо не отморозил?! А как мани-мани, маленько есть?..

— Слава Аллаху!

— Аллах Аллахом, а отморозишь — мне отвечать! — весело продолжал лепить Двуносый.

Увидев, что его шутки меня озадачивают, подмигнул и доверительно пояснил:

— Черножопики под видом «моя — не понимай» все слопают. Потому что здесь уже не они, а я — русский. А все остальное, как говорит Толя Крез, шелупонь!

Тем не менее возле киоска Визиря Двуносый внутренне подобрался, лицом построжел, и кстати. Визирь стоял в окружении таких же, как и он, золоторотых кавказцев, больше похожих на конокрадов, щелкал орешки. Увидев нас, что-то сказал на своем языке, неторопливо вышел из круга и, отерев руки о бедра, поздоровался с Двуносым.

С некоторых пор лица кавказской национальности (и тут нет никакого тутатхамонизма) навевают на меня тоску. Почему они, эти лица, так беспардонно липнут к нашим девушкам, а своих прячут от нас, хотя мы не из тех, что липнут?!