Последняя жена Генриха VIII. В объятиях Синей бороды - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Павлищева cтр.№ 31

Единственным доступным удовольствием для Генриха оставалось обжорство. В такие минуты его не беспокоили ни желчь, ни одышка, ни государственные проблемы, ни даже отсутствие второго сына. Но даже его бездонный желудок переполнялся и уже не требовал новых порций.

Некоторое время Генрих лежал, пытаясь понять, хочет он еще кушать или нет. Нет, поросенка он сегодня уже явно не желал… баранью ногу тоже… и каши не хотел… и пирогов… и…

На цесарке веки его все же смежились, и королевскую спальню наконец потряс мощный храп Его Величества. Для всего дворца это был самый желанный звук! Король заснул. Король спал и этим давал возможность остальным хоть ненадолго перевести дух, смежить в тревожном забытьи и свои веки тоже, хотя бы до рассвета, не вздрагивая от мысли о королевской немилости.

Королевский храп сотрясал спальню, притих заснувший дворец, прикорнула даже стража… Но, конечно, не все при дворе спали, бессонница не позволяла смежить веки несчастной Катарине, не спал королевский шут Джон Гейвуд.

Гейвуд не был собственно шутом, но ему приходилось играть шутовскую роль, чтобы держаться на плаву и не угодить в Тауэр. Джон был немолод, он старше короля на целых двенадцать лет, при дворе молодого Генриха славился своими интермедиями, в которых высмеивал разные пороки, участвовал в многочисленных спектаклях и сценах, ставящихся придворными, прекрасно пел и частенько вступал с королем в споры.

Но когда Генрих решил порвать с Римской церковью, истовому католику Гейвуду стало неуютно, нужно было либо уезжать, либо приспосабливаться. Джон предпочел второе. Иногда он думал, что лучше было бы уехать, как другие, но так не хотелось жить на чужбине!.. Шли годы, нрав Генриха портился на глазах вслед за его здоровьем, и хотя король не слишком жаловал сторонников новой веры в надежде дать англичанам свою собственную, католиков он не жаловал тоже.

Генрих писал для Англии свою Библию, вовсе не считая это богохульством. Нет, он не собирался называть это Библией, он желал лично объяснить то, чего, по его мнению, не понимали ни католики, ни протестанты. Король считал только себя вправе заниматься столь серьезным делом, поэтому категорически запретил трактовать Библию и даже читать ее по-английски. Тех, кто нарушал сей запрет, ждала суровая кара.

Билль о шести статьях, изданный еще в 1539 году, объявлял религию обязательной только в том виде, котором она определялась королем, запрещал проводить исповедование и причащение по католическому обряду, оставляя, однако, мессы, категорически запрещал браки духовным лицам. Ослушников ждала смертная казнь.

Генрих считал, что, если позволить всякому грамотному читать Библию и толковать ее, ничего хорошего не выйдет, все нужно делать так, как определит король, потому что королю все мысли навеяны Господом. Именно потому его учение единственно верное и истинное.

Господь всегда внушал Генриху мысли, которые оправдывали его поведение, потому король все больше приходил к выводу, что его поведение вообще не подлежит никакому осуждению.

Гейвуд и не собирался осуждать короля, он сам не понимал, зачем сегодня вступился за королеву, которая, он знал точно, сочувствует протестантам. Просто заметил хищный взгляд Гардинера, которого терпеть не мог, хотя епископ тоже католик, и не смог не попытаться перехитрить этого паука. Королева не слишком умна, если ввязывается в споры с королем по поводу веры. Джон не любил ее как протестантку, презирал за попытки толковать учение и обсуждать Библию, тоже считая это не женским делом, но жалел по-человечески. Катарина Парр вовсе не желала быть королевой, но была вынуждена уже столько времени обихаживать и терпеть грубость и выходки такого мужа, как Генрих, уже за одно это ей можно посочувствовать. Но больше спасать королеву Гейвуд не стал бы.

Сейчас он размышлял уже не о королеве, а о том, что ждет Англию в ближайшем будущем.

Король слишком плох, несмотря на все заботы жены и врачей, он долго не проживет. Наследник мал, слаб и физически, и духовно. Вокруг мальчика крутятся сторонники новой веры, подталкивает их королева. Это может означать, что после смерти нынешнего монарха Англию ждет участь германских крошечных государств, а это гибель. Или снова религиозные потрясения, чего Гейвуду вовсе не хотелось. Ему хотелось спокойствия, он и от этого двора удалился бы, чтобы в тиши снова взяться за перо не ради создания шутливых фарсов, а ради обличения человеческих пороков в пьесах. Джону хотелось писать, а писать при дворе невозможно, все подчинено распорядку дня Его Величества, у которого никакого распорядка нет вообще.

Гейвуд тоже вздыхал и крутился в своей постели, пытаясь убедить себя, что поступил правильно, помогая протестантке, а еще, что нужно уехать на континент. Но в отличие от короля он не был так уверен, что каждый его поступок или мысль одобряются Господом, а потому переживал по поводу верности выбранной тактики поведения.

Ему уже шестой десяток, писать тексты для фарсов при королевском дворе надоело. Генриху смешно то, что не смешно остальным. Джон не раз наблюдал, как презрительно морщатся придворные, а дамы прячут зевки за веерами. Прежний двор, уважающий Гейвуда — создателя интермедий, постепенно стал презирать создателя пошловатых фарсов, годных только для услаждения слуха короля.

Не то чтобы король потерял вкус, но он потерял чувство меры. Запертый в своем кресле в пределах дворца, пусть даже не одного, Генрих жил какой-то своей, не всегда понятной даже окружающим, жизнью. Бывало, когда он по несколько дней не появлялся вне своих покоев и мало кого принимал, когда просто сидел в парке, уложив больную ногу на колени супруге.

Министры и вообще окружающие были бы не против такого поведения своего монарха, если бы временами король не высовывался из своей раковины, за чем следовала очередная отставка или казнь. Никто не мог чувствовать себя спокойно после того, как Генрих расправился с Уолси, с Мором, с Кромвелем — теми, кто действительно был правой рукой, спины придворных неизменно покрывались холодным потом, когда колючий взгляд маленьких заплывших глазок Генриха останавливался на них.

Никто не знал, чья очередь наступит следующей.

Джон Гейвуд, прикрываясь маской шута, мог не только высказывать то, что не посмели бы произнести остальные, но и наблюдать короля вблизи. Он понял главное — Генрих куда хитрей, чем все считают, он вовсе не самодурствует, отправляя на казнь следующую жертву. Все его действия логичны — король сталкивает противоборствующие группировки при дворе, чтобы не позволять усиливаться ни одной из них.

А то, что при этом гибнут люди, даже его собственные жены, особой роли не играет. Жалко, конечно, молоденькую Катарину Говард, но Говарды стали слишком сильны, герцог Норфолк взял много власти. Насытившись обладанием Катариной Говард, Генрих легко позволил «убедить» себя поверить в ее виновность и согласился отправить жену на эшафот.

Чтобы не давать фору ни одной из сторон, он нашел Катарину Парр, за которой не стоял никто. Но довольно быстро выяснилось, что и здесь можно поживиться — Катарина скрытая протестантка, хотя во всем послушна воле короля, и, свалив королеву, можно свалить Кранмера. В епископа-протестанта Кранмера смертельной хваткой вцепился епископ-католик Гардинер. Это тоже было выгодно королю. Пока между ними равенство, ни один не посмеет выступать слишком рьяно и не позволит себе забыть, что глава церкви все же он, король, и все догматы имеет право диктовать тоже только он. Пусть грызутся между собой, он будет пока наблюдать, Генриху невыгодна победа ни одного из них.