Картинка поплыла, глаза человека, узнавшего, какая участь его ожидает, заполнились слезами.
А Трэш внезапно оказался в водовороте нахлынувших воспоминаний. Тех самых воспоминаний, о старой жизни, отголоски которых иногда, в критически важные моменты, выдавал таинственный внутренний голос.
Только сейчас это никакие не отголоски, это полноценная память. Сразу вся или почти вся.
Трэш, задыхаясь под тяжестью обрушившегося знания, закричал, но из глотки вырвалось лишь урчание чудовища.
Под этот звук он и очнулся.
Глава 23
Взгляд сфокусировался с трудом. Трэш разглядел перед собой голый цементный пол, чуть дальше обрывающийся линией кирпичной стены. Знакомое место, именно здесь он свалился, выпив ведро приготовленной Сычом отравы.
При воспоминании о произошедшем непроизвольно дернулся. И, о чудо, тело действительно шелохнулось.
Затылок здорово побаливает. Складывается впечатление, что добрую его часть отхватили огромным тесаком. Но оставшегося, похоже, хватает, чтобы управлять своим телом.
Это хорошая новость.
Тело управлялось далеко не идеально, поэтому поднялся Трэш с трудом. Кое-как выпрямившись, он обернулся и замер, простояв так несколько секунд, а затем склонился над телом.
Телом женщины.
Кто-то порвал на ней одежду, разбил лицо и пырнул ножом в живот. После этого она, оставляя за собой кровавый след, от кухни доползла до этого угла, отведенного под склад, где и умерла, застыв на полу в позе эмбриона с заточенным куском арматуры в почти разжавшейся ладони.
Осторожно вытащив железяку из мертвой руки, Трэш понюхал заостренный конец. Так и есть, попахивает собственной кровью. Похоже, именно эту штуку Сыч вонзил в затылочный мешок. Получается, женщина, прежде чем умерла, нашла в себе силы ее извлечь.
Возможно, именно это и позволило Трэшу прийти в себя. Затылочный мешок – самое уязвимое место, ахиллесова пята всех зараженных. Почему у него с ним не все стандартно – непонятно. Впрочем, он весь такой… ненормальный. То, что других убивает на месте, его лишь сознания лишило.
Трэш перевернул почти невесомое тело на спину, изучил рану. Похоже, нанесена широким ножом. Именно такой был у Сыча.
Судя по посмертной позе, умирая, женщина очень страдала. Прижимала руки к животу, пытаясь унять боль, раздирающую порванные внутренности.
С такой раной столько проползти… Получается, она лишь на вид хрупкая. Трэш только сейчас осознал, насколько же убитая спутница была сильна.
А он даже имени ее не знал.
Теперь и не узнает.
Черт!
Подскочив, Трэш, пьяно пошатываясь, бросился в сторону кухни.
Чавк, естественно, обнаружился там. Ну а где же ему быть, как не в самом любимом месте?
Спутник лежал на полу спиной кверху, его затылочный мешок был взрезан и грубо выпотрошен, вокруг там и сям разлетелись обрывки черных нитей, некогда заполнявших внутреннее пространство.
Воссоздать картину произошедшего несложно. Сыч, коварно разобравшись с Трэшем, как ни в чем не бывало направился на кухню. Женщина продолжала варить мясо, а Чавк увлеченно жевал очередную кость. Ни она, ни он не заподозрили ничего дурного, ведь все шло как обычно.
Первым делом Сыч вывел из строя самого опасного противника. Ударил сзади, пробив споровый мешок. Чавк так и завалился с костью в пасти, умерев мгновенно. Женщина все это увидела, но что она могла сделать против сильного мужчины, умеющего убивать?
Присев, потрогал тело спутника. Теплота едва ощущалась. Покосился в окно. Небо затянуто тучами, перед глазами все расплывалось, положение солнца определить не получилось. Сколько Трэш провалялся в отключке? Да откуда ему знать. Понятно, что несколько часов.
И понятно, что Сыч успел уйти далеко.
Попытаться догнать? Мысль не показалась привлекательной, на Трэша почему-то напала апатия. Вот уж чему не место в подобной ситуации, но так и есть. Ему внезапно все стало безразлично.
Почти все. Кое-что продолжало волновать.
* * *
Зараженные не добрались до крохотного холмика, устроенного над последним пристанищем младенца. То ли запах элиты отпугивал, то ли не почуяли съестное. И то и другое Трэша устраивало, ведь можно предположить, что не почуют и тела жертв Сыча.
Легко разгребая землю мощными ладонями, быстро вырыл глубокую яму. Поколебавшись, чуть сместился и начал копать вторую. Возможно, повел себя глупо, ведь женщина уже мертва, ей все равно. Но при жизни она очень побаивалась Чавка, наверное, будет правильно, если они останутся лежать в разных могилах.
Ненадолго останутся. Пройдет некоторое время, и кластер перезагрузится. Здесь все станет по-новому. Могилы исчезнут, зато появится новый вариант женщины, с новым вариантом ребенка. Появился человек, из тела которого вырос Чавк. Какая судьба их ждет? Да какая угодно, Трэш не провидец, чтобы знать будущее.
Он понимает главное – это будут совсем иные люди, похожие на прежних лишь внешне. Не факт, что женщина станет иммунной, а ее муж заразится. И не факт, что копия прототипа Чавка разовьется до лотерейщика.
Другие люди, другие судьбы.
Забросав могилы землей, кое-как попытался вернуть содранный дерн на место. Так себе маскировка, но дополнительный способ не привлечь внимание зараженных лишним не будет.
Возясь с очередным пластом, ощутил резкий болезненный укол в затылке. Поднял руку, осторожно, стараясь не задеть оболочку спорового мешка когтями, потрогал пальцами. По ощущениям, разделенный на дольки пузырь совсем скукожился, будто усох, едва выдавался уродливой ороговелой нашлепкой.
Боль тем временем усиливалась, заставляя морщиться и скрипеть зубами. Да что же там такое? Может, женщина не все вытащила, может, Сыч вонзил туда две арматурины или еще что-нибудь? Трэш, как ни старался, не мог нащупать ничего постороннего.
И тут боль накрыла его, что называется, конкретно. С урчанием застонав, он рухнул на колени, обратил голову к небесам, но не смог их рассмотреть из-за слез, обильно заливавших глаза.
Это, наверное, все. Предательский удар Сыча достал. Пусть не сразу, но доконал, убил.
Свалившись меж могильных холмиков, Трэш обхватил голову ладонями и, с натугой преодолевая непонятное сопротивление, засевшее в верхней части груди и глотке, вскричал:
– За что?!
Странно, но, несмотря на немыслимую муку, он мгновенно осознал, что это был именно крик, а не урчание. Трэш пусть и коряво, пусть со звериной хрипотцой, но выдал человеческую речь.
Впервые за все время.
Ком в груди тут же рассосался, будто выполнив свою миссию, а в глотке стало легко и свободно. Боль схлынула, исчезла, не оставив даже отголосков.