Кома - читать онлайн книгу. Автор: Эргали Гер cтр.№ 29

– Ты оставила здесь частицу себя, а значит – вернешься.

Мы поцеловались, как в последний раз, словно там, за порогом квартиры, поцелуи будут уже не те.

– Оставайся, – сказал я. – Не валяй дурака, Лизка, к черту сестру, слышишь?

– Да ты что, она же позвонит маме! – испуганно закричала Лиза. – Поехали, она такой гвалт поднимет – вся Москва на уши встанет!

Мы выскочили, сели в такси и помчались на Белорусский вокзал, глядя, как обалделые, на оживленные вечерние тротуары.

– Что это за улица? – спросила Лиза, когда мы ехали по улице Горького.

Я сказал.

– Ну вот… – протянула она разочарованно. – Посмотрела Москву.

– В кино посмотришь.

– Давай попробуем так… – она задумалась, голубые глазки стали далекими и сосредоточенными. – Скажем, что ты мой одноклассник, твоя фамилия Володя Смирнов, ты в Москве с родителями, живете у родственников… Нет, не поверит, вот дура, ведь не поверит! Или так: мы познакомились прошлым летом в Артеке, я там действительно была прошлым летом, в третью смену, а завтра у нас слет бывших артековцев, трам-там-там, отлично все получается, а? Переночую у подружки, а после слета – домой. Идет? Подружка согласна? Ой! Учти, тебя зовут Леша, ты переписывался со мной после Артека. Понял?

Я кивнул. Мы выскочили из такси, побежали в зал ожидания, нашли сестру, которая бродила по залу на задних лапах, как бронтозавр, не зная, на кого обрушиться, – Лиза встала перед ней свечечкой, и та обрушилась на нее с упреками. Лиза поникла, я тоже понял, что кончен бал, потому что с сестрой все было ясно с первого взгляда: это была дура, притом дура набитая, истеричная и неуправляемая педагогиня – проще было бы уломать бронтозавра. Уродиной я бы ее не назвал, скорее наоборот – лицо было красивым, но белым как мел и непривлекательным, и вся она была неловкая, грузная, провинциально одетая, и выражение лица у нее было ужасно провинциальное. Стоило Лизе заикнуться о нашем с ней пионерском слете, как у сестры по щекам потекла тушь, она замахала руками, вспомнила маму, бога, венерологический диспансэр , провинциализмы типа «только через мой труп», «принесешь в подоле», а также популярное на Белорусском вокзале «ни в коем разе». Лиза улыбалась мне издали вымученной улыбкой. Отступать было некуда. Я подошел, представился, рассказал, как долго и тщательно мы готовились к слету и какие цели преследует это мероприятие, традиционно проводимое под эгидой Всесоюзного штаба пионерских дружин, членом коего я имею честь состоять, пожурил Лизу за легкомыслие («Да-да, она очень легкомысленная, я даже не знаю…» – пробормотала педагогиня, с трудом скрывая недоверие к моей персоне) – за преступное легкомыслие, уточнил я. А как иначе назовешь нежелание поддерживать связи с нами, артековцами, молодой порослью и надеждой, – такие связи надо ценить смолоду, верно? – сегодня они артековцы, завтра – выпускники привилегированных вузов, а послезавтра, глядишь, иных уж нет, а те далече… Сестрица зачарованно кушала этот бред.

– Хватит валять дурака, – подытожил я. – Завтра на слете будут все наши. Ты и так целый год не давала о себе знать – покажешься, напомнишь о себе, и чтоб потом каждый месяц писала письма, понятно?

Лиза пристыженно закивала.

– Но это невозможно! – опомнившись, заорала Женя (так звали этот анахронизм). – Я не могу бросить ее в Москве!

Она задумалась с растерянным и плаксивым видом, потом вновь воскликнула, что не можно, никак не можно, и пошла-поехала, зарыдала-заплакала, замахала руками, совсем затерроризировала бедную Лизу, и я подумал про эту сестрицу, Женю, что она человек несчастный, потому что невольный, до того невольный и упертый, что сам себя, даже если захочет, не сможет сдвинуть с означенного пути, вроде как бронепоезд или опять-таки бронтозавр, аналог бронепоезда в живой природе…

Через десять минут, получив в камере хранения Лизин чемодан, мы стояли на перроне перед вагоном.

– К черту все, слезай на первой станции и возвращайся, – шепнул я, улучив момент.

– Да, как же! – Лизин сосредоточенный взгляд буравил стенку вагона. – А если она отобьет телеграмму матери?

Поезд тронулся, Женя заверещала, мы посмотрели в глаза друг другу – видать, и впрямь ничего уже не поделаешь, – вздохнули друг о друге, Лиза шагнула в тамбур и заскользила от меня прочь.

– Маму поцелуй! – крикнула Женя, и Лиза уехала, а мы побрели по перрону в зал ожидания.

– Прямо гора с плеч! – повеселев, поделилась со мной сестрица, и я, представьте себе, промолчал, даже кивнул, до того все стало тошно и безразлично.

Женя, напротив, оживилась и посвежела, даже шаг у нее стал легче – уже не казалось, что она на кого-то обрушится, – видать, и впрямь нелегко давалось ей шефство над Лизой. Она попросила помочь с билетом до Минска, обращаясь ко мне на «вы» и не без почтения, – я вошел в зал ожидания, чувствуя, как реют за моей спиной шелковые стяги Всесоюзной пионерской дружины, но оказалось, что пионерам в этом смысле никаких льгот не предусмотрено, и мы еще два часа простояли в очереди, мило беседуя о московских музеях. Даже перешли на «ты», поскольку моей неотъемлемой чертой были простота, доступность и демократичность, – прежде чем выяснилось, что на сегодня все билеты проданы, а на завтра остались только плацкартные боковые. Женя переполошилась, заохала, заметалась перед окошком кассы, и я с трудом преодолел искушение незаметно смыться, пока она ерзает ко мне задом (а кассирше передом плачет); в результате мы взяли билет на завтра и пошли уламывать проводников всех поездов минского направления. Женя висела на мне, как груз греховного прошлого. Я приглядывался к ней с досадой и растущим недоумением: не знаю, где у Лизиной сестрицы помещался резервуар слез, но если бы она вся, все объемы ее были сплошным резервуаром слез, они бы иссякли к концу первого часа – между тем Женя обильно кропила слезой перроны в течение двух часов, третий час был на подходе, а слезы не то что капали, а натурально струились.

– Значит, так, Женя, – сказал я, когда мы отрыдали очередной поезд на Минск. – Во-первых, хватит рыдать. Ты можешь выслушать меня спокойно?

– Да-а! – провыла Женя, кивая с ошеломляющей готовностью ко всему.

– Тогда слушай. Сейчас ты пойдешь в туалет, освежишь личико, поправишь макияж и выйдешь оттуда летящей походкой, как из бара, походкой нормального человека. Ты ведь нормальный человек в принципе? Вот и хорошо. Эту смелую гипотезу мы проверим. И мы пойдем с тобой гулять по Москве, потому что проводники все равно шарахаются от тебя, как от иностранки. Ты, часом, не иностранка? Верю, верю. А переночевать можно и у меня, поужинать тоже. Кстати говоря – чем бог послал…

– Нет-нет, ни за что, я не могу… – залепетала она, и я позволил ей поломаться. Ни один мускул не дрогнул на моем чеканном лице – хотя, сказать по правде, очень хотелось послать к черту эту грузную девицу с размалеванной по щекам тушью, дурости которой хватило, чтобы сломать мне праздник.

Она и на улице продолжала всхлипывать, и в троллейбусе. Мы доехали до Пушкинской площади, оттуда пошли вниз по Тверскому. Я упорно молчал, хотя понимал, конечно, что спутницу следует развлекать, – но и спутница, и джентльменство были мне в тягость, я упорно молчал, так что поневоле пришлось болтать Жене. Оказалось, оно и к лучшему: собственная болтовня действовала на нее как успокоительное.