Кома - читать онлайн книгу. Автор: Эргали Гер cтр.№ 23

Я промолчал, потому что, в общем-то, так и предполагал.

– Сам-то не думаешь?

Я сказал, что не знаю, отвык как-то от всего этого, да и дома, сказал, трудно будет уладить. Мы стали смотреть на Вику, потом на пруд. Потом я сказал, что попробую выбраться. Пашка кивнул. Мы еще одну бутылку распили.

Тип, который надраивал «Жигули», полаялся с пацанятами – те огрызались с безопасного расстояния, а самый бойкий сидел на иве и с ветки чирикал про загрязнение природной среды. Тип нехорошо склабился и показывал воробью монтировку. Кончилось тем, что эту самую монтировку увели у него из-под носа, и теперь он стоял под деревом, весь красный, и уговаривал пацанят «по-хорошему». Пацанята гроздьями висели на иве, мартышками перемещались по веткам и верещали.

А Севка с Рыжим тоже сцепились – хоть за ноги растаскивай. Получалось, по-севкиному, что все мы тут неудачники, отставной из центра народ, не добились успеха в жизни и потому, говоря языком социологии, культивируем неуспех и прочие антиобщественные проявления. Я подумал, помнится, что Севка нахватался всяких случайных мыслей, работая механиком на «Мосфильме», и прилаживает их ко всему подряд, как мартышка очки. Потому что уж больно огульно он все Чертаново зачеркнул. Как будто на той же Пресне не пьют.

– А если кому повезет, вроде Таньки, то сразу оказывается, что это были одни слова, социальная самозащита, – Севка разгорячился и перешел на личности. – Легко говорить, что тебе ничего не надо, когда тебе ничего не дадено. Никто, понимаешь, не станет хлобыстать портвейн на берегу грязной лужи, когда имеешь всякие там дачи и коньяки.

Тут Пашка восхитился и сказал, что этому Севке молоко надо давать за вредность. А у Рыжего от возмущения чуть портвейн из ушей не брызнул – он как пошел клокотать, так и пошел, причем для разгона обложил Севку с его социологией кругом и по-всякому. Потому что, говорил Рыжий, мы есть кто? Мы есть люди, и любить надо друг друга, а не дома в центре и коньяки. И то, что мы в Чертанове живем, даже к лучшему, потому как соблазну меньше, портвейну больше, стало быть, легче обретать подлинные ценности, а не цепляться за мнимые. Я подумал, конечно, что глупо как-то в литрах и километрах рассуждать о таких вещах, но ничего не сказал: пусть они с Севкой сами разбираются, кто прав, кто виноват, а нам с Пашкой самое время выпить на берегу грязной лужи.

Тип, у которого увели монтировку, ругался теперь с дядей Колей Егоровым из восьмого подъезда. Дядя Коля со свойственным ему после одиннадцати утра темпераментом говорил о законе, согласно букве которого нельзя парковать машины ближе чем в двадцати метрах от источника вод, при этом тыкал удилищем в «Жигули», чтобы тип обратил внимание. Тип – лицо у него сделалось совсем брюквенное – никак не мог из-за этой удочки сосредоточиться, отгонял ее как муху и говорил, что есть источники вод, а есть сплошное недоразумение, источники всякой там инфекции и заразы, и что закон недвусмысленно разграничивает. Законы нужно знать и употреблять правильно, говорил тип, отмахиваясь от удочки, и получалось у них как в опере, когда каждый поет свое. А что тут делать с удочкой, говорил тип, начиная нервничать, так, пожалуй, только пить под ее сенью и сквернословить при детях. Тут пацаны на иве дружно заверещали: «А сами! сами! сами первый матюгаться стали!» И этот хор мальчиков привел в действие механизм общественного мнения в лице голосистых баб и Рыжего, который направился в гущу событий, ступая несколько чересчур осанисто и твердо, как «каменный гость» в известном фильме с Высоцким. Я еще успел подумать, что пацаны у нас в Чертанове растут славные и что не может, не должно быть такого, чтобы в будущем им ничего, кроме чертановского лото, не светило, но тут Севка подозвал Вику, взглянул на меня и сказал «встали».

– Не спорь, – сказал Пашка, помогая мне выполнить команду. – Севка трезвый, ему видней. Приходи вечером.

И мы побрели под беспощадными лучами майского солнца: трезвый Севка, я с манной кашей в голове и Вика, доченька моя ненаглядная. Рыбонька, она одна любила меня под любым соусом.

Про дом я рассказывать не буду, дело это такое, ничего нового по этой части мои мать и жена не изобрели. Скажу только, что под вечер, проспавшись, я выбрался, точнее – прорвался с боем из своего женского окружения, взял в гастрономе две бутылки портвейна и отправился к Пашке. Предстояла игра, и теперь, мне кажется, самое время объяснить ее нехитрые правила.

Вы, как новичок, берете две бутылки портвейна и отправляетесь к Пашке.

Пашка живет с бабусей, квартира у них двухкомнатная – вы входите без звонка, давно вырванного с корнем, идете в Пашкину комнату, где сидит народ, и выставляете свой портвейн на стол. Это ваш вступительный взнос. Он обязателен для новичка и для каждого, кто пропустил два тура. Теперь – до начала игры – можно поиграть в шахматы, забить козла или расписать пульку. Или просто пить и трепаться, что и делает большинство. В назначенный час игроки рассаживаются перед телевизором, на экране начинается розыгрыш «Спортлото», а у Пашки все пишут свои шесть цифр и сдают подписанные бумажки хозяину. Обычно пишут в двух экземплярах, оставляя второй себе. Вот, собственно, и все. Такая домашняя развлекуха. Игрок, угадавший три цифры по розыгрышу «Спортлото», проигрывает бутылку вина, которая появится на столе у Пашки в следующую субботу. Четыре угаданные цифры соответствуют проигрышу пяти бутылок, пять – ящику вина, что по нормам ГОСТа соответствует двенадцати бутылкам. И только совершенно фантастический результат – шесть угаданных цифр – освобождает счастливчика от винного штрафа.

Таким образом, это игра на проигрыш – выигрывают не угадавшие ничего или угадавшие одну-две цифры. Таких, разумеется, всегда большинство – хотя, по мнению дотошных статистиков, цифры в чертановском лото угадываются чаще, чем в натуральной игре. Ну, это понятно.

Вы скажете, что такая игра нелепа и где-то даже неприятна по своей сути. Согласен. Я про нее мог бы выразиться и крепче. Тем не менее в нашем районе она прижилась, а Пашкин «салон» существует уже пять лет, а значит – не так все просто и не так уж она нелепа, эта игра.

Настроение у меня было хмурое. Дома пошли такие страсти-мордасти, что я даже вымыться не успел, а хотелось встать под ледяной душ и стоять до полного онемения членов. Потом я решил, что сделаю это у Пашки. А потом забыл, потому что прямо перед его подъездом стояла Танькина «Нива». Как будто нельзя было прийти пешком. Наверное, это был обычный предлог – заехала к родителям, выпила, пришлось заночевать, – но она так нагло взгромоздилась двумя колесами на тротуар, эта «Нива», так роскошно сияла своими грубыми выпуклостями, что я едва удержался от искушения двинуть ногой по бамперу.

У Пашки все смотрели футбол, в перерыве которого должен был состояться розыгрыш. Самого Пашки не было, Таньки тоже. Я выставил бутылки на стол, поздоровался с Бубой Коростылевым и Толиком, который был с незнакомой девушкой. Даже Славик пришел, Ольгин муж. Других я не знал. Буба сказал, что в прошлую субботу Славик пролетел на три цифры; Славик, улыбаясь, подошел и стал рассказывать о том же по новой; я спросил, где Пашка и Рыжий.