Тридцать третье марта, или Провинциальные записки - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Бару cтр.№ 66

Грозный поехал сына хоронить в Москву и уж более в свою вотчину не возвращался. За царем в столицу потянулись бояре и приказные. Их семнадцатилетняя командировка была окончена.

Не прошло и четверти века после этого возвращения, как в России наступило Смутное время. Не осталась в стороне от военных действий и Александрова Слобода. Весной 1609 года ее занял гетман Сапега. Из песни слов не выкинешь — александровцы сражались и с той, и с другой стороны. Многие состояли на службе у Сапеги. Осенью того же года к Слободе подступили передовые отряды войска Михаила Скопина-Шуйского и выбили гарнизон, оставленный Сапегой. Досталось на орехи и полкам гетмана Ружинского, пришедшего на помощь Сапеге из Тушинского лагеря. Тем не менее, в июле 1611 года Сапега в Александрову Слободу вернулся и простоял в ней всю зиму. Многое тогда было разграблено и сожжено. Но и местные жители отомстили захватчикам. Партизаны исхитрились украсть из обоза Сапеги все стратегические запасы краковской колбасы, которые гетман привез из Польши. Когда летом 1612 года к Слободе подошли войска ополченцев под командованием князя Пожарского, шедшие освобождать Москву, ослабленные русскими кислыми щами и кашей поляки не смогли оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления.

Говоря об истории Александрова, не можем мы обойти вниманием и историю воцарения дома Романовых. Генеалогическое древо Романовых начинается от Федора Кошки-Кобылина (бояре завистники из Рюриковичей и Гедиминовичей уничижительно называли его Собака-Коровин). Отец Федора, Андрей Кобыла, основал на александровской земле деревню Кобылино (ныне Калинино). Надо думать, что калининцы, в свете последних событий, могли бы требовать от властей переименования в кобылинцев и даже добиваться включения своей деревни, как малой родины дома Романовых, в список городов российского Золотого Кольца. Наверняка нашлись бы в деревне и дальние родственники отца Федора, и были бы у нас свои, местные претенденты на престол, а не только швейцарские да французские, но… никто из знающих людей калининцам не удосужился рассказать об основателе их деревни. Так они и живут — калининцы-калининцами, а проще говоря — деревня-деревней.

В 1615 году, при Михаиле Федоровиче, александровцы приняли участие в беспорядках. Хотели они всего-навсего… закрепления права крестьян на военную службу. Тогда служба военная оплачивалась, и хорошо. Ну, нам, нынешним, этого не понять. Короче говоря, разогнали всех желающих стать контрактниками по домам. Войска у царя тогда было достаточно, а денежки экономили. Про доходы с продажи нефти и газа тогда и слыхом не слыхивали. Приходилось самим работать. А трудовая копеечка, — она счет любит.

После окончания Смуты для Михаила Федоровича был выстроен на месте разрушенного царского дворца новый, деревянный, который царь использовал как путевой стан для разъездов по близлежащим монастырям. Этот дворец простоял сто лет, до 1730 года, потом сгорел и никогда больше не восстанавливался. В 1650 году александровские купцы упросили игумена близлежащего монастыря Лукиана ходатайствовать перед Алексеем Михайловичем о разрешении устроить женский монастырь на развалинах царской резиденции столетней давности. Царь разрешил передать для будущего монастыря домовую церковь Василия Третьего и примыкающую к ней каменную палату. Через двадцать лет к Успенскому женскому монастырю отошел и Троицкий собор.

При Петре Первом, после того, как Россию разделили на губернии, Александровская Слобода (все еще не город) была приписана к Дмитровскому уезду Московской губернии. Петр неоднократно приезжал в Слободу. В первый раз, во время стрелецкого бунта, он приехал сюда с матерью и женой из Троице-Сергиевого монастыря. В Слободе, на Немецких горках, юный царь со своим потешным полком проводил учения со вполне взрослой артиллерийской пальбой («чтоб в Москве слышно было») и «конными экзерцициями».

Надо сказать, Петр Алексеевич особой набожностью не отличался. Женские монастыри ему представлялись чем-то вроде парикмахерских для его врагов из числа слабого пола. Для начала, в 1698 году он приказал постричь в монахини Успенского монастыря свою сводную сестру, Марфу Алексеевну, которую подозревал в поддержке мятежа 1689 года. В 1718 году настал черед и для его первой жены, Евдокии Федоровны, принять постриг. Вместе с ней в Успенском монастыре пребывали и другие высокородные монахини, имевшие отношение к ее делу. Уже в 1727 году, после смерти Петра, сюда заточили свояченицу Меньшикова, Варвару Арсеньеву. Кстати, Александр Данилыч сам на нее и донес перед ссылкой в Березов.

Верный своей политике перековки орала на мечи, Петр, когда ему потребовался металл для пушек, приказал, в числе прочих, снять самый большой колокол весом в пятьсот пудов с Распятской колокольни Успенского монастыря и отправить на переплавку в Москву. По преданию, этот колокол изготовили в Новгороде, в честь рождения Ивана Грозного и был он необыкновенно благозвучен. Через сто с лишним лет александровские купцы Каленов и Уголков подарили Распятской церкви колокол такого же веса, но… так как старый он уже не звенел и его, пребывая в расстроенных чувствах, тоже переплавили.

С 1729 года в Александровой Слободе, которая досталась ей в наследство от матери, жила Елизавета Петровна. Ей тогда повезло: Анна Иоанновна хотела заточить дочь Петра в монастырь, но, благодаря заступничеству Бирона, постриг заменили запрещением покидать Слободу. Развлечений у великой княжны было немного: по праздникам она отстаивала службы в Троицком соборе Успенского монастыря, а потом крестила Александровских дворянских и купеческих детей. И, конечно, охота, скачки. Лошадей Елизавета любила так, что к ним ее впоследствии ревновал даже Алексей Разумовский. Впрочем, она его, уже будучи императрицей, утешила — подарила сотню скакунов из Александровского и Тайнинского конных заводов. Одетая в мужское платье, точно кавалерист-девица, неутомимо скакала она по александровским лесам и полям, травя зайцев. И затравила их во множестве. В древнем селе Крутец, на крутом берегу реки Серой, в окрестностях усадьбы Ивана Ивановича Бутурлина, сподвижника Петра Великого, у которого часто гостила Елизавета, собирается общественность поставить памятник затравленному зайцу. Давно собирается. Первые попытки поставить памятник относятся еще к концу девятнадцатого века. Либерально настроенная интеллигенция из земских и общество краеведов-любителей по подписке собрали деньги и уж было начали подготовлять площадку для заячьего постамента, как сверху пришел указ — немедля прекратить. Не то, мол, сейчас время, чтобы воздвигать этакие провокационные памятники. Ссылки на память покойной императрицы, на любовь к истории отечества не помогли. С членами комитета по устройству памятника строго поговорили, где надо, и отпустили дрожать по домам. Конфисковали портрет Елизаветы Петровны с зайцем на руках и отдельное чучело местного русака. Чтобы не пропадать добру, арестовали и кассу. Касса почему-то оказалась пустой — то ли все истратили на собрания комитета, то ли на портрет, то ли на чучело… В советское время о памятнике никто из зайцев уж и не заикался. Впрочем, жившие в Александрове, к тому времени столице сто первого километра, диссиденты иногда рисовали по ночам на стенах домов зайцев да при встрече друг с другом поднимали приветственно указательный и средний пальцы в виде латинской буквы V, что означало у них заячьи уши. И только теперь, когда свобода, нас встретив радостно у входа, норовит вытолкать к выходу… все равно боязно.