— Мне кажется, — сказал хомса, — мне кажется, что я сейчас — хомса, который десять лет ищет свой дом и наконец почувствовал, что дом где-то рядом.
Он принюхался, определяя направление, и пошёл, размышляя о разных болотных змеях и живых грибах, пока они не начали вырастать перед ним во мху.
«Они разом сожрут младшего брата, — подумал хомса. — Если ещё не сожрали. Они повсюду. Я опасаюсь худшего. Но надежда умирает последней — ведь всегда можно снарядить спасательную экспедицию».
Хомса побежал.
«Бедный брат, — думал он. — Такой маленький и такой глупый. Когда болотные змеи его схватят, у меня больше не будет младшего брата и я сам стану младшим…»
Он всхлипывал и продолжал бежать, волосы взмокли от ужаса. Спрыгнув в ручей, хомса перебрался на ту сторону и помчался дальше, мимо дровяного сарая, вверх по ступенькам, и всё кричал, кричал:
— Мама! Папа! Младшего брата съели!
Мама хомсы была большая и тревожная, она всегда была тревожная. Она вскочила на ноги, горох из её передника высыпался и раскатился по полу.
— Что такое? Что такое? Что ты говоришь? — закричала она. — Где твой брат? Ты за ним не следил?!
— Ах, — сказал хомса, слегка успокоившись. — Он провалился в трясину. И тогда почти сразу из норы выползла болотная змея. Она обвила его пухлый живот и откусила ему нос. Вот. Я в ужасе, но что я мог поделать? Болотных змей на свете куда больше, чем младших братьев.
— Змея?! — закричала мама.
Но папа сказал:
— Успокойся. Он шутит. Вот увидишь, он просто шутит.
И папа быстро, чтобы не начать волноваться, посмотрел на пригорок — и впрямь, там сидел младший хомса и ел песок.
— Сколько раз я просил тебя так не шутить, — сказал папа, а мама поплакала немного и спросила:
— Может, его выпороть?
— Можно, — ответил папа, — но сейчас мне немного лень. Пусть просто признает, что так шутить некрасиво.
— Я не шутил, — возразил хомса.
— Ты сказал, что твоего брата съели, а его никто не ел, — объяснил папа.
— Ну и хорошо, разве нет? — воскликнул хомса. — Вы что, не рады? Лично я очень рад и чувствую большое облегчение. Понимаете, такие болотные змеи могут в один присест сожрать кого угодно. И не останется ничего — пустое место. Только гиена будет хохотать в ночи.
— Прошу тебя, перестань, — попросила мама. — Пожалуйста.
— Так что всё замечательно, — радостно заключил хомса. — У нас сегодня будет десерт?
Тогда папа вдруг разозлился и сказал:
— Ты сегодня останешься без десерта. И без ужина тоже, пока не осознаешь, что так шутить нельзя.
— Ясное дело, нельзя, — удивлённо ответил хомса. — Это некрасиво.
— Ну что ты будешь делать! — сказала мама. — Ладно, пусть он поест, всё равно он ничего не понимает.
— Ну уж нет, — заупрямился папа. — Если я сказал, что он останется без ужина, значит так и будет.
Просто бедный папа решил, что если он возьмёт свои слова обратно, то хомса никогда ему больше не поверит.
Поэтому на закате хомса отправился спать без ужина, страшно обиженный на папу и маму. Конечно, они частенько с ним плохо обращались, но так — ещё никогда. И хомса решил уйти из дома. Не для того, чтобы их наказать, он просто почувствовал вдруг, что бесконечно устал от них и от их неспособности увидеть и понять, что́ по-настоящему важно или опасно.
Они провели черту, разделив мир на две части, и сказали, что с одной стороны — правда, что в неё можно верить и ей можно пользоваться, а с другой — сплошь выдумки и ненужная чепуха.
— Что бы они делали, окажись они лицом к лицу с хотомомбом? — бормотал хомса, на цыпочках спускаясь по лестнице на задний двор. — То-то удивились бы! Или с болотной змеёй. Я мог бы послать им одну — в ящике. Со стеклянной крышкой — всё-таки я не хочу, чтобы змея их сожрала.
Хомса пошёл на запретное болото, чтобы доказать самому себе, что он самостоятельный. Теперь болото было синее, почти чёрное, а небо — зелёное. На горизонте тянулась ярко-жёлтая полоса заката, отчего болото казалось бесконечно огромным и печальным.
— Это не шутки, — говорил хомса, шлёпая дальше. — Всё чистая правда. И враг, и хотомомб, и болотные змеи, и призрачная колесница. Они существуют точно так же, как ёлки, садовник, куры и самокат.
Хомса остановился среди осоки и замер, прислушиваясь.
Где-то далеко-далеко выкатилась призрачная колесница, вереск озарился красным. Колесница скрипела, стучала, катилась всё быстрее и быстрее.
— Не надо было говорить, что она существует, — сам себе сказал хомса. — Вот она и прикатила. Теперь только беги!
Болотные кочки уходили из-под ног; чёрные, как глаза, омуты выглядывали из осоки, грязь сочилась между пальцами.
— Только не думай о болотных змеях, — сказал себе хомса и тут же о них подумал, так сильно и так живо, что змеи выползли из нор и заоблизывались.
— Хочу быть таким, как мой толстый брат! — в отчаянии воскликнул хомса. — Он думает животом и объедается опилками, песком и землёй, пока они не встанут комом у него в горле. Однажды он попытался съесть свой воздушный шарик. Если бы ему это удалось, мы бы никогда его больше не увидели.
Поражённый этой мыслью, хомса остановился. Маленький толстый брат поднимается в воздух. Ножки беспомощно торчат в стороны, а изо рта свисает верёвочка…
О нет!
Вдалеке на болоте горело окошко. Как ни странно, это была не призрачная колесница, а всего лишь маленькое квадратное окошко, светившееся ровным светом.
— Сейчас ты туда пойдёшь, — сказал хомса. — Пойдёшь, не побежишь — иначе испугаешься. И ни о чём не думай, просто иди.
Домик был круглый, — видно, там жила какая-то мюмла. Хомса постучал. Потом постучал ещё раз, и ещё, и, не дождавшись ответа, вошёл.
Внутри было тепло и уютно. Лампа стояла на подоконнике, и ночь из-за неё казалась чёрной как уголь. Где-то тикали часы, а со шкафа, с самого верха, на хомсу смотрела крошечная мюмла.