Память без срока давности - читать онлайн книгу. Автор: Агата Горай cтр.№ 40

Страница

Буль-два – так звали щенка голубого окраса породы «американский питбультерьер», которого я раздобыла по объявлению «отдам в хорошие руки». В нем я нашла свое спасение.

Собак я решила простить, в отличие от людей. Маркович был прав, собаки достойные друзья, просто мне не повезло.

Человеку, который борется со своими фобиями, часто советуют избавляться от них с их же помощью: клин клином. Вот и я решила, если выбирать между людьми и животными, пусть лучше будет пес, о котором я мечтала с детства. От недостатка людей в моей жизни я никогда не страдала, а о животном грезила десяток самых первых лет.

Пожирая горстями таблетки от аллергии, я каждый день приучала себя к пониманию того, что теперь в моем доме воняет псиной, но этот запах не несет в себе никакой опасности. Даже если этот пес позарится на мою рожу, он вряд ли что-то существенно испортит. Но мой Буль изо дня в день только облизывал меня с головы до пят, заставляя вздрагивать и напрягаться так, будто меня удерживают над пропастью головой вниз. Пес, как показало время, ни о чем плохом не помышлял, а только дарил мне свою искреннюю любовь и нежность. Спустя годы, отчетливо помня зловоние пасти Буля, который уничтожил мою жизнь, я ежедневно пропитывалась ароматом, принадлежавшим другому псу, который был способен спасти ее остатки.

Пес понимал меня с полувзгляда, он согревал меня прохладными ночами и выгуливал два раза в день, исключая возможность нам обоим подохнуть от недостатка кислорода. Он заменил мне все человеческие радости – стал моей семьей и другом, которому плевать на мое изуродованное лицо, мою злобную память и ненависть. Буль-два лизал мое лицо от переизбытка самых теплых ко мне чувств, и уже было не так важно, где до этого находился его язык.

Мне жилось если не хорошо, то терпимо, а оглядываясь на юность – просто замечательно. Жить в большом городе оказалось намного комфортнее: здесь до тебя нет никому дела, каждый утопает в собственной куче дерьма.

* * *

Пусть не совсем мой, а съемный, но дом. Пес, существо, способное растянуть мои губы в улыбку разнообразнейшими мелочами, начиная с жалостливого взгляда, заканчивая дурачеством с плюшевыми игрушками, которые я покупала ему тоннами. Слава техническому прогрессу – развивался Интернет, усовершенствовались компьютеры, мобильные телефоны перестали быть роскошью. На улицу можно было не выходить годами, но Буль не позволил мне превратить себя в домового окончательно. Я могла бы жить так вечно: заниматься почти любимым делом, время от времени играть в компьютерные игры, дурачиться с псом, самостоятельно удовлетворять свои чисто физиологические сексуальные потребности (прогресс не обошел стороной этот жизненно важный для обреченных на одиночество женщин аспект), иногда заливать особенно назойливые воспоминания давно минувших дней бутылкой-другой какого-нибудь пойла не слишком высокого качества (у меня с детства нелюбовь к спиртному, но иногда без его помощи было не обойтись). В таком ритме я прожила шесть лет и, может быть, сумела бы прожить сто, но в игру снова вступил отец. Даже отправившись на тот свет, он не забыл добить меня, в этот раз пригласив на съедение другого зверя.

Школа давно осталась в прошлом, и если бы не воля случая, судьба, рок, мое вечное «не судьба», я бы и дальше продолжала мирно и уединенно существовать в своем мирке, но… Смерть отца взвела курок, а встреча с прошлым не в голове, а наяву заставила его спустить.

ОТЕЦ

Смотрю на монитор и ничего не чувствую. Электронные письма от мамы приходят ежемесячно, и я привыкла читать об успехах в семейной жизни наседки Клавдии, о «счастливых» маминых буднях с козлом Марком, о погоде и многих других безразличных мне вещах, но это письмо в самом деле «другое». Оно отличается от всего прочего материнского спама уже тем, что в нем упомянут мой папаша, но даже в подобном контексте меня это ничуть не взволновало.

О-Т-Е-Ц – просто четыре буквы и пустой звук, но мама права, проститься нужно. Хотя кому это нужно? Ему было плевать на меня при жизни (мне на него, в принципе, тоже), сомневаюсь, что после смерти что-то изменилось. Я слишком ненавижу свой родной город, и желания возвращаться туда, даже по приглашению смерти, нет, но я хочу в последний раз посмотреть на человека, подарившего мне жизнь, а потом сломавшего ее, чтоб навсегда оставить в памяти образ мертвеца, который больше никогда и никому не причинит боль. Смерть еще не повод для того, чтоб тебя вдруг все полюбили.

* * *

Прихватив в непривычно длительное для нас обоих путешествие Буля, выезжаю на похороны в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое мая. Задерживаться на родине дольше двух дней не планирую, даже не подозревая, что этого окажется более чем достаточно, чтобы пробудить во мне всех дремлющих демонов.

ПОХОРОНЫ

28 мая 2012 года (двадцать четыре года)

Кладбище. Легкий дождик. Пара десятков скорбящих, в числе которых замечаю маму в траурном одеянии, сжимающую в кулаке носовой платок. Отказываюсь понимать, по какой причине она льет слезы. С лежащим в гробу мужчиной они давно и не совсем мирно разошлись. Жизнь с моим отцом не была сказочной, и одному богу известно, сколько слез впитали пол и мебель нашего дома, сколько скандалов застряло в стенах, сколько обид и взаимных укоров прогремело в свое время под крышей… Как можно оплакивать подобное? Слезы на мамином лице говорили лишь об одном – она все такая же наивная и добродушная дуреха, ведь другая бы не сумела так искренне оплакивать бывшего мужа-козла и так долго жить с настоящим мужем-мудаком. Хотя вид у нее даже в трауре гораздо лучше, чем когда она, забитая бытом, жила с отцом. Марк не превратил ее в ничтожество.

Увидеть мать не на фото странно, но мне абсолютно не хочется броситься к ней на шею с нежными дочерними объятиями. Молча прохожу к гробу. Ловлю на себе любопытные взгляды, но старательно не реагирую. Рассматриваю труп отца. Вечно молодой и вечно пьяный папаша даже на тот свет отправился с улыбкой, пусть и не такой лучезарной, как при жизни. Верхняя часть головы забинтована, что вызывает у меня ироничную усмешку – благодаря его похмелью я вынуждена много лет носить бинты и повязки на нижней части своего лица, а он проследует в ад, скрывая верхнюю его часть.

С покойниками принято прощаться, целуя их лоб или сложенные на груди ладони, но это не про меня. Беру в руки горсть влажной земли и отхожу в сторону, дожидаясь, пока все желающие сказать последнее слово успокоятся и гроб, наконец, опустят в яму.

Страница