Пришло время идти.
Убирайся, пока не получила хорошенько, — Билл предупредил ее. Пока она была еще жива.
Но она еще не могла уйти. Не в то время, как все было так тепло и чудесно. Не с Даниэлем, все еще целующим ее, с дикой страстью. Она открыла глаза и цвет его волос, и его лица, и сама ночь, горели ярче и красивее, освещенные интенсивным сиянием.
Это сияние шло из глубины Люси.
С каждым поцелуем ее тело продвигалось ближе к свету. Это было единственным истинным путем назад к Даниэлю. Из одной приземленной жизни и в другого. Люс счастливо умерла бы тысячу раз, если бы она могла быть с ним снова в другой жизни.
— Останься со мной, — взмолился Даниэль, даже когда она чувствовала себя раскаленной.
Она застонала. Слезы струились по ее лицу. Мягкая улыбка появилась на её губах.
— Что это? — спросил Даниэль. Он не переставал целовать её. — Люс?
— Это — … настоящая любовь, — сказала она, открывая глаза так же, как огонь цвел через ее грудь. Большая колонка света взорвалась ночью, запуская жар и огонь высоко в небо, сбивая Даниэля с его ног, вышибая Люс в темноту, где она была ледяной и ничего не могла видеть. Дрожащая волна головокружения настигла ее.
Тогда: самая маленькая вспышка света.
Лицо Билла появилось в поле зрения, нависающее над Люси с встревоженным взглядом. Она лежала ничком на плоской поверхности. Она прикоснулась к гладкой поверхности камня под ней, услышала журчание воды неподалеку, понюхала холодный затхлый воздух. Она вошла внутрь Предвестника.
— Ты напугала меня, — сказал Билл. — Я не знаю… я имею в виду, когда она умерла, я не знаю, как… не знаю, может быть, вы могли бы застрять как-то…. Но я не уверен. — Он покачал головой, как будто хотел отогнать эту мысль.
Она попыталась встать, но ее ноги дрожали, и она вся чувствовала себя ужасно холодно. Она сидела на каменной стене, скрестив ноги. Она снова была в черном платье с изумрудно-зеленой отделкой. Изумрудно-зеленые туфли стояли рядом в углу. Билл, должно быть, выскользнул их с ее ног и положил ее вниз после того, как она… после того, как Люс… Люси по-прежнему не могла поверить в это.
— Я видела вещи, Билл. Вещи, которые я никогда не знала раньше.
— Например?
— Как она была счастлива, когда она умерла. Я была счастлива. Восторженна. Все это было настолько красиво. — Ее ум мчался. — Знание, которое было бы там для меня с другой стороны, знание, что красота нашей любви выносит смерть, выносит все. Это было невероятно.
— Невероятно опасно, — сказал Билл резко. — Давай не делай так больше, ладно?
— Ты не понял? С тех пор, как я покинула Даниэля в настоящем, это лучшее, что случилось со мной. И…
Но Билл исчез в темноте снова. Она услышала шум водопада. Мгновение спустя, звук кипящей воды. Когда Билл вновь появился, он делал чай. Он нес горшок на тонком металлическом подносе и вручил Люс двигающийся лопух.
— Откуда это у тебя? — Спросила она.
— Я сказал, давай не делать этого снова, хорошо?
Но Люс был слишком погружена в собственные мысли, чтобы действительно услышать его. Это было самым ясным моментом близости. Она прошла бы 3 — D — как он назвал это — раскол? — снова. Она пережила бы свои жизни до конца, одну за другой, она узнала бы точно, почему это произошло.
И затем она разбила бы это проклятье.
Глава 12
Заключенный
Париж, Франция. 1 декабря, 1723
Даниэль проклят.
Предвестник свалил его на влажную кровать из грязной соломы. Он скатился и сел, его спина облокотилась на замороженную каменную стену. Что-то холодное капало с потолка, но не было достаточного количества света, чтобы видеть, что это было.
Напротив него была открытая щель окна, которая грубо врезалась в камень и была едва достаточно широкой, чтобы в неё пролез кулак. Это впускало только лучик лунного света, но достаточно холодного ночного воздуха, чтобы понизить температуру.
Он не мог видеть бег крыс в клетке, но он мог чувствовать, что их слизистые тела корчились через заплесневелую солому ниже его ног. Он мог чувствовать, что их рваные зубы разгрызли кожу его обуви. Он мог едва дышать из-за зловония. Тогда он подобрал ноги выше и встал.
— Ты опаздал.
Голос рядом с Даниэлем заставил его подскочить. Он небрежно предположил, что был одним. Голос был выжженным и скрипучим шепотом, но так или иначе, все еще знакомый.
Тогда звук начал преображаться, очищаться, как металл, тянувший через камень. Даниэль напрягался, поскольку более черная часть тени отделилась от темноты и наклонилась вперед. Что-то двигалось в бледно-сером свете под окном, где наконец силуэт лица становился смутно видимым.
Его собственное лицо.
Он забыл эту клетку, в которой отбывают наказание. Таким образом, это было то, где он оказался.
Некоторое время Даниэль смотрел, какой он теперь: тот же самый нос и рот, то же самое расстояние между теми же самыми серыми глазами. Его волосы были более потрепанными и жесткими с жиром, но это было то же самое бледное золото, которым это было теперь. И все же, заключенный Даниэль выглядел настолько отличающимся. Его лицо было ужасно измождено и бледно, его лоб, смешанный с грязью. Его тело выглядело истощенным, и его кожа была украшена бисером из пота.
Это было тем, что ее отсутствие сделало ему. Да, он носил ядро на цепи заключенного — но здесь он был по своей собственной вине.
Он помнил все это. И он помнил посещение себя будущего, и срыв, горькие разговоры. Париж. Крепость. Где он был заперт охранниками Бурбона после того, как Люси исчезла из дворца. Были другие тюрьмы, плохие условия жизни, и худшая пища в жизни Даниэля, но беспощадность его собственного сожаления, в том году, в Крепости, была одним из самых трудных испытаний, которые он когда-либо преодолевал.
Некоторое, но не все, имело отношение к несправедливости того, чтобы быть обвиненным в ее убийстве.
Но…
Если Даниэль уже был здесь, заперт в Крепости, это означало, что Люс была уже мертва. Таким образом Люс пришла …и ушла.
Его прошлое я был прав. Он слишком сильно опаздал.
— Подожди, — сказал он заключенному в темноте, подойдя ближе, но не так близко, что они рисковали соприкоснуться. — Как ты знал то, для чего я возвратился?
Царапанье ядра по камню, означало, что его прошлое я прислонилось к стене. — Ты не единственный, кто проникает сюда в её поисках.
Крылья Даниэля горели, посылая высокую температуру, облизывающую его лопатки. — Кэм.
— Нет, не Кэм, — его прошлое ответило. — Два ребенка.
— Шелби? — Теперь Даниэль загнал свой кулак в каменный пол. — И еще один… Майлз. Ты не шутишь? Нефилимы? Они были здесь?