– Да-да… Слушай, я перезвоню, ладно? Ко мне люди пришли. Береги себя, детка. Увидимся.
Он нажал отбой.
– Извините, только вчера приехал, сами понимаете, что тут творится.
В его голосе отчетливо слышался раздражающий американский акцент. Я вспомнил о денежных проблемах, подругах, наркотиках и решил, что верю всему. Рядом с Дэмиэном Каупером хотелось внутренне ощетиниться.
Мы пожали друг другу руки.
– Хотите кофе? – Дэмиэн указал на диван, приглашая нас сесть.
– Спасибо.
На кухне стояла кофемашина из тех, в которые закладывают капсулы, а молоко взбивается в металлическом цилиндре.
– Какой кошмар! Бедная мама! Я вчера целый день общался с полицейскими. Сперва я даже не поверил… – Он осекся. – Я расскажу вам все, что нужно, лишь бы поймали этого ублюдка…
– Когда вы в последний раз виделись с матерью?
– В декабре. – Дэмиэн открыл холодильник и достал молоко. – Она хотела провести время с малышкой – у нее есть внучка, – а нам проще сюда приехать, к тому же у меня тут были дела. В общем, мы провели вместе Рождество. Они с Грейс поладили. Я рад, что они успели получше узнать друг друга.
– Вы с мамой были близки? – спросил Готорн нейтральным тоном, однако блеск в глазах ясно говорил о том, что он в это не верит.
– Да, конечно! Правда, ей было нелегко, когда я уехал в Америку, но мать всегда меня поддерживала, гордилась. И вообще, знаете, отец давно умер, она больше не вышла замуж… Думаю, для нее мой успех очень много значил.
Вспоминая о покойном отце, Дэмиэн рисовал на кофейной пенке какой-то узор. Полюбовавшись на свою работу, он подал нам чашки и добавил:
– Не могу выразить, как я переживал, узнав…
– Она умерла больше недели назад, – заметил Готорн как бы между прочим.
– Не смог сразу вырваться – начались съемки нового сериала, к тому же надо было закрыть дом и пристроить собаку.
– А, у вас песик… Как мило!
– Да, лабрадудль
[19].
Последняя фраза заставила меня призадуматься. Так ли искренен заботливый, любящий, скорбящий Дэмиэн Каупер? В списке приоритетов первыми стоят съемки нового сериала, затем потребности домашнего питомца, и только потом можно вылететь на похороны и помочь в расследовании зверского убийства матери.
– Как часто вы общались? – спросил Готорн.
– Раз в неделю. – Пауза. – Ну раз в две точно. Мама приезжала сюда, поливала цветы, переправляла почту. Нельзя сказать, что мы постоянно были на связи, – она была занята, да и разница во времени опять же… Мы часто переписывались и слали друг другу эсэмэски.
– В день смерти она отправила вам сообщение, – напомнил я.
– Да, я уже сказал полиции. Написала, что боится.
– Вы поняли, кого она имела в виду?
– Того мальчика, что пострадал в Диле.
– Он не просто пострадал. – Готорн сидел в углу дивана, скрестив ноги, больше похожий на врача, чем на сыщика. – Он получил серьезные повреждения мозга, ему требуется круглосуточное наблюдение.
– Это был несчастный случай!
Внезапно Дэмиэн занервничал, засуетился, принялся рыться в карманах. Готорн предложил ему сигарету, тот взял. Оба закурили.
– Вы намекаете, что он причастен к убийству? Я вчера полдня разговаривал с полицией, они ничего такого не упоминали. Считается, что произошло ограбление…
– Ограбление – лишь одна из версий, мистер Каупер; я должен видеть всю картину целиком. Вы не могли бы рассказать мне о том, что произошло в Диле? Вы ведь были там.
– Не я же вел машину! Господи…
Дэмиэн нервно провел рукой по безупречным волосам. Да, он явно не привык к расспросам, разве что для гламурного журнала, только на сей раз рядом нет пиар-менеджера, следящего за ходом интервью.
– Слушайте, это было давным-давно! Мама жила в Уолмере, в соседней деревне. Мы всегда там жили, я там даже родился. После смерти отца мама решила остаться. Дом очень много значил для нее – дом, сад… У нее как раз был день рождения, и я приехал на пару дней. Только что развязался с Шекспировской компанией, читал телесценарии и выбирал, куда двигать дальше… В общем, в среду мама поехала играть в гольф, мы собирались поужинать где-нибудь, но тут она вернулась в ужасном состоянии: сказала, что забыла надеть очки и сбила кого-то. Она тогда еще не знала, что мальчик погиб…
– Почему она не остановилась?
– Что ж, не стану скрывать… Дело в том, что она переживала за меня: моя карьера пошла на взлет. Я как раз получил прекрасные отзывы на «Генриха Пятого»; поговаривали даже о постановке на Бродвее. Мама боялась, что огласка мне повредит… Разумеется, она не собиралась прятаться, об этом и речи не было, просто сперва хотела поговорить со мной, обсудить…
– Она убила ребенка!
Готорн вдруг подался вперед, взгляд его стал жестким, обвиняющим – очередная трансформация, к которым я постепенно привыкал: от свидетеля к обвинителю, от друга к опасному врагу.
– Я вам уже сказал – она не знала!
Он помолчал немного.
– В любом случае в той истории концы с концами не сходятся.
– Например?
– Няня утверждала, что дети побежали через дорогу за мороженым, но кафе-то было закрыто! И потом еще пропавший свидетель…
– Это какой же?
– Человек, который первым прибыл на место аварии. Он вроде пытался помочь, но когда приехали «Скорая» и полиция, вдруг исчез. Ни на следствии, ни в суде так и не удалось установить, кто это был и что он видел.
– Вы хотите сказать, что ваша мать невиновна?
– Нет.
Дэмиэн вытащил сигарету, держа ее большим и указательным пальцами, как в черно-белых фильмах.
– Мама должна была надеть очки. Вы не представляете, как она расстроилась! Впредь никогда не садилась за руль. И хотя у нее сердце разрывалось, она поняла, что не сможет оставаться в Уолмере. Через несколько месяцев продала дом и переехала в Лондон.
В соседней комнате зазвонил телефон.
– Значит, больше у нее не было никаких контактов с этой семьей? – уточнил Готорн.
– С Гудвинами? – Дэмиэн пожал плечами. – Были «контакты», еще как! Они не смирились с решением суда. Буквально за пару недель до ее гибели к маме приходил Алан Гудвин.
– Откуда вы знаете?
– Сама сказала. Пришел прямо домой, на Британия-роуд, представляете? Просил денег – бизнес у него разваливался. А когда мама велела ему уходить, написал записку. Как по мне, это самое настоящее преследование. Я посоветовал ей обратиться в полицию.