Клеменс перезарядил пистолет и пошел прочь, надеясь разыскать Джо Миллера. Вместо этого он увидел Ливи, теснимую высоким ольмеком, левая рука которого бессильно свисала вниз и кровоточила. Он бил топором по ее щиту. Копье Ливи сломалось, еще несколько секунд, и дикарь повалит ее на землю и разнесет ее щит. Сэм снова поднял свое оружие и рукояткой проломил ольмеку череп. Ливи в изнеможении упала на землю и расплакалась. Ему бы сейчас опуститься рядом и утешить ее, но увидев, что с ней как будто ничего серьезного не произошло, он снова бросился на поиски своего друга. Он ринулся в самую гущу сражавшихся и увидел Миллера, который сносил головы, руки и туловища противников мощными ударами своего огромного топора.
Сэм остановился в нескольких шагах от подкрадывающегося сзади к Миллеру человека, держащего двумя руками рукоять топора, и тотчас же выстрелил. Пуля вырвала большую часть грудной клетки воина.
Через минуту захватчики уже спасались бегством. Небо посветлело, и стало отчетливо видно, что и с севера, и с юга наступают воины Пароландо. Две другие армии противника были разбиты, и подкрепление превосходило численностью нападающих. Более того, защитники Пароландо начали расстреливать ракетами лодки и каноэ, ожидающие отступавших.
Сэм чувствовал себя настолько бодрым, что еще не ощущал горечи от понесенных потерь и разрушений. Впервые он сбросил с себя пелену страха, которая всегда обволакивала его во время битвы. В течение последних десяти минут он по-настоящему наслаждался боем.
Однако через минуту от этого чувства наслаждения ничего не осталось. На поле битвы с бешеными глазами появился обнаженный Герман Геринг, его голова была покрыта спекшейся кровью. Он воздевал руки к небу и кричал:
— О, братья и сестры! Стыд! Стыд! Вы убивали, вы ненавидели, вы жаждали крови и экстаза убийства! Почему вы не подняли руки и не протянули их с любовью своим врагам? Почему вы не дали им возможность делать с вами все, что им захочется? Вы бы умерли, но конечная победа была бы за вами! Враг ощутил бы вашу любовь — и в следующий раз он, может быть, заколебался бы, прежде чем начать новую войну! Он еще и еще раз спросил бы себя: «Что же я делаю? Что в этом хорошего? Я ничего не добьюсь этим!» Ваша любовь подточила бы камень, лежащий у этих людей на сердце и…
Джон подошел к Герингу сзади и ударил его по затылку рукояткой кинжала. Геринг упал и остался лежать без движения лицом вниз.
— С предателями покончено! — вопил Джон, дико озираясь по сторонам. — Где Тримальдио и Мордаунт, мои послы?
— Они не так глупы, — усмехнулся Сэм, — чтобы околачиваться здесь. Вы их теперь не поймаете. Они отлично понимают, что вы догадаетесь об их предательстве.
То, что Джон ударил Геринга, было нарушением закона, так как свобода слова гарантировалась любому человеку в Пароландо. Однако Сэм не думал, что было бы правильно сейчас же арестовать Джона. У него тоже возникло желание хорошенько стукнуть немца.
Мимо, шатаясь, прошла Ливи, все еще плача. Сэм последовал за ней туда, где на штабеле трупов восседал Сирано. Тело француза было покрыто десятком ран, хотя и не очень серьезных. Шпага была вся в крови. Результат его действий великолепно говорил сам за себя.
Ливи прильнула к Бержераку. Сэм отвернулся. Она даже не поблагодарила его за то, что он спас ей жизнь.
Сзади послышался какой-то треск. Клеменс обернулся и увидел, что рухнула оставшаяся часть его дома вместе с пилонами, поддерживавшими ее.
Он совсем выбился из сил, но сегодня отдыха для него не предвиделось. Нужно было определить людские потери и размер нанесенного ущерба, мертвых — отнести на переработку, поскольку их жир мог понадобиться для изготовления глицерина. Такая практика была отвратительной, но необходимой, однако владельцы тел не возражали. Завтра они снова будут живыми и невредимыми где-то далеко отсюда.
Вдобавок все население Пароландо должно быть готово снова взяться за оружие, надо ускорить работы по возведению оборонительной стены вдоль берега Реки. Нужно разослать разведчиков и гонцов, чтобы выяснить создавшуюся военную обстановку.
Ольмеки, клеоменцы и новые бретонцы могли начать новое наступление.
Один из командиров сообщил, что Клеомен, вождь Клеомены, был найден мертвым у самого берега Реки. Осколок камня проломил ему череп.
Так закончилась одна из здешних жизней сводного брата великого спартанца Леонида, оборонявшего когда-то Фермопильский проход.
Он позвал несколько своих людей и приказал им отправляться по Реке в страны, только что осуществившие акт агрессии. Необходимо сообщить, что Пароландо не будет мстить, если новые лидеры этих стран, заменившие павших в бою Артура и Клеомена, дадут гарантии дружественных отношений с Пароландо. Джон тут же пожаловался, что Сэм должен был проконсультироваться с ним, и между ними завязалась короткая, но ожесточенная перепалка. Сэм в конце концов согласился с тем, что в принципе Джон прав, но сейчас совсем нет времени обсуждать все вопросы. Джон напомнил Клеменсу, что по закону Сэм не имеет права спешить и любое решение должно приниматься по обоюдному согласию.
Сэму страшно не хотелось соглашаться с этим, но Джон был прав. Они не должны отдавать противоречивых распоряжений.
Они вместе отправились осматривать цеха. Особо сильных разрушений не было. Захватчики, конечно же, не хотели разрушать их, так как сами намеревались воспользоваться ими. Вездеход остался нетронутым. Сэм содрогнулся от одной только мысли о том, что случилось бы, если бы он был закончен и попал бы в руки противника. С его помощью они могли бы прорваться в самый центр Пароландо и, окопавшись, ожидать подкрепления. «Надо будет установить вокруг него усиленную охрану», — отметил про себя Сэм.
После обеда он завалился спать в хижине одного из советников. Казалось, что он едва успел закрыть глаза, когда его растормошил Джо, от которого за милю несло перегаром.
— Делегация иж Шоул-шити, Шэм. Только что она шошла на берег.
— Файбрас! — воскликнул Сэм, вставая с кровати. — О Боже! Я ведь начисто забыл о нем! Ну и времечко он выбрал для визита!
Он спустился к Реке, где у самого чашного камня к берегу причалил катамаран. Джон был уже там, приветствуя делегацию, состоявшую из шести негров, двух арабов и двух индусов. Файбрас был невысоким, бронзовокожим курчавым мужчиной с большими карими глазами. Его крупный лоб, широкие плечи и толстые мускулистые руки резко контрастировали с худыми ногами. Сначала он заговорил на эсперанто, однако затем перешел на английский, причем очень странный, полный терминов и сленга, совершенно непонятных Сэму. Но в нем было что-то приятное и открытое, что сразу же вызвало расположение Клеменса.
— Давайте лучше вернемся к эсперанто, — предложил Сэм, улыбаясь и подливая виски в чашку посла. — Это что, жаргон космонавтов или диалект Соул-сити?
— Марсиан, — ответил Файбрас. — Английский язык в Соул-сити широко распространен, но официальным языком, разумеется, является эсперанто, хотя Хаскинг склоняется к арабскому. Но свои арабы не доставляют ему особой радости, — добавил Файбрас тихо, глянув на Абд-ар-Рахмана и Али Фазгули, членов его делегации.