Василий Белов. Рассказы о всякой живности - читать онлайн книгу. Автор: Василий Белов cтр.№ 33

Дом у бабушки Марьи высоченный, драночная крыша крутая, широкая. Козел, видимо, долго бродил внутри, теряя надежду выбраться на улицу. И все-таки он глотнул в тот день свежего воздуху…

Федя, придя на обед, первый увидел эту картину: козел ходил по крыше. Головокружительная высота, видимо, смущала его, он то и дело жалобно блеял. Можно было себе представить, что от него осталось бы, если бы он свихнулся с князька ^[18]!

Федя забил тревогу. Пришел Остахов, покачал головой:

– Экой касманавт!

Лидия с женой Феди, Егоровной, ахали и охали. Но все рассуждали пока не о спасении козла, а о том, как он залез на крышу. Будто это было так важно!

Наконец шутник Федя предложил:

– Может, за ружьем сбегать?..

Шутки шутками, но делать что-то надо. Лестница необходимой длины имелась только у дедка Остахова. Мы с Федей сходили за ней. С трудом приставили к дому, но лестницы хватило лишь до карниза.

Тем временем с поля вернулась бабушка Марья. Она вначале испугалась, потом заохала, а спустя несколько минут заругала козла:

– А, леший с ним. Хоть бы свалился да шею сломал!

Но это была минутная слабость бабушки Марьи. Она тотчас заохала от расстройства. Но что предпринять? Надо было лезть наверх, ловить козла и спускать его вниз по веревке. Никому не хотелось этого делать, мне тоже.

– А как залез, так и пусть слезает! – сказал дедко Остахов.

Это было, конечно, резонно. Но даже сама бабка не знала, через какую дыру козел залез на крышу. Дыр, видимо, было много. Бабушка завела меня на сарай, показала все, как есть. Козел, вероятно, забрался вначале на чердак по лестнице, затем по двум доскам, лежащим на балках, прошел на потолок чулана, затем, опять же по доске, пробрался в другой конец дома, где светлело небольшое отверстие. И все это на трехметровой высоте над настилом сарая. Как он не брякнулся еще тут – непонятно. Я подивился его упрямству и вышел на улицу.

Федя уже сбегал домой за веревкой. Он влез по лестнице на крышу сарая, затем на крышу самого дома.

– Батюшко, батюшко… – приговаривал Федя. – У, дурак, Душной!

Козел увернулся.

Все мы, как говорится, с замиранием сердца следили за ними снизу.

Федя был смел и находчив. Он сделал из веревки петлю наподобие ковбойского лассо, которые показывают в кино. И с перворазки накинул козлу на рога. Козел потерял равновесие и покатился с крутой крыши. Федя тоже едва удержался, но успел укрепиться, держась за круглую чугунную трубу. Козел не докатился до края крыши: веревка напряглась и задержала его.

– Ну, теперь буду спускать! – закричал Федя и начал осторожно травить веревку.

Козел завизжал…

Я ручаюсь, что за последнюю пятилетку в деревне не было подобного зрелища. Федя травил веревку, женщины внизу замерли, козел жалобно верещал, юлил ногами, когда бултыхнулся с крыши и повис на рогах.

– Принимай! – орал Федя сверху.

Федя травил веревку большими порциями, спуская груз к земле. Душной благополучно коснулся задними копытами твердого грунта. Федя слез с крыши. Все успокоились. Мы хотели нести лестницу обратно к дому дедка Остахова, но решили передохнуть. Бабка еле сняла веревочную петлю с козлиных рогов.

– Ох, душной бес, – ругалась она, – беги, дьявол, бегай теперь!

И она повернулась к нам, сматывая Федину веревку. Потом наклонилась, чтобы поднять Федину упавшую кепку. Все произошло опять же, как говорится, в считанные секунды. Козел, отступив чуть назад, наклонил рогатую голову и сильно боднул бабку в зад. Бабка Марья полетела в крапиву. Федя не мог встать от смеха. Лидия с Егоровной, поджав животы, смеялись тоже, но козел налетел и на них, они разбежались в стороны. Бабка Марья, ругаясь, выбралась из крапивы.

– Ну, Душной! – заключил Федя всю эту сцену. – Теперь-то тебе не миновать мясозаготовки!

И мы с дедком Остаховым понесли лестницу к его дому.

Федя говаривал как-то: «Теперь и коровы-то все с высшим образованием». Как и всегда, он, конечно, преувеличивал. Но в этих словах доля правды все же была. Коровы по сравнению с прежними временами действительно очень избаловались. Они уже не хотят пастись в лесных угодьях, как это было в здешних местах испокон веку. Под пастбище отведены самолучшие поля, для коров ежегодно строятся помещения, похожие на дворцы. Механизация – полная. Не хватает разве что кондиционированного воздуха. Свет горит круглые сутки. Говорят, что коровы уже не могут жевать жвачку в темноте, а солому почти не едят. Это колхозные.

Если же говорить о личных, то о соломе и речи не может быть. Во-первых, где ее взять, солому? Во-вторых, животных сильно подкармливают печеным сельповским хлебом. Почему так получается? Потому что весной, к примеру, кило печеного хлеба дешевле, чем кило хорошего сена, хотя многие гектары лесных покосов ежегодно уходят под снег.

Федя называет такие порядки «колесией» и говорит: «Наверно, скоро переставление света».

Когда жены нет дома, Федя сам доит свою корову Поляну. Но прежде чем взять подойник, он кидает фуражку в угол и надевает старый платок Егоровны. Поляна никак не дается доить, если придешь в фуражке.

Небритый и черный от загара, да еще без двух передних зубов, Федя похож в этом платке на Бабу-ягу.

– Вот бы тебя так сфотографировать, – говорю я.

– И не говори! – отзывается Федя, усаживаясь под корову.

– Матушка, матушка… Куды, зараза такая, стерьва! Юбку, что ли, еще надеть?

Поляна оглядывается на зычную Федину ругань, укоризненно смотрит, словно бы говоря: «Как некультурно, постыдился бы приезжих людей».

– Матушка, матушка, – снова подкрадывается Федя.

Так повторяется раза два или три. Пес Валдай глядит на Федю с сочувствием. Кузя вопит в хлеву, требуя есть. Кошка Муська терпеливо ждет молочка. Теленок и овцы еще бегают где-то в другом конце деревни.

Но вот Федя подоил корову, разлил молоко в посудины.

– Никого не буду кормить! – заявляет он. – Ждите большуху. Вишь нашли шеф-повара…

Бывают с птицами и животными совсем странные происшествия. Однажды в мае среди бела дня на Федину березу ни с того ни с сего прилетел здоровенный тетерев. Сел и сидит. (Сам я не был тогда в деревне, мне рассказали об этом.) Сидит и глядит на деревенскую жизнь с высоты.