Пётр Первый - читать онлайн книгу. Автор: Анри Труайя, Ирина Щеглова cтр.№ 73

Страница

На триумфальной арке, воздвигнутой в Москве в честь заключения мира со шведами, Петр приказал изобразить себя рядом с Иваном Грозным. Он хотел, чтобы у потомков были исторические ассоциации между их двумя царствованиями. Дни его деспотичного царствования были отмечены таким же большим количеством праздников, как и казней. Установленная им система фискальства породила ежедневные доносы. Обреченный во время пытки называл случайные имена нескольких сообщников, но, так как его откровений оказывалось недостаточно, его выводили на улицу, приказывая ему указать других виновных среди прохожих. При виде его в народе раздавался крик: «Язык! Язык!» И все старались удрать от того, кто, спасая свою шкуру, мог обвинить невинного человека. Чтобы ободрить доносчиков, Петр выдавал премии, сумма которых обычно составляла десять рублей. Но в особых случаях она могла быть и больше. Так, в 1722 году в Москве царь приказал повесить на мачте десять мешков, в каждом из которых было по сто рублей. В соответствии с объявленным на месте сообщением эта значительная сумма достанется тому, кто укажет автора памфлета против Его Величества, копия которого была найдена в одной из церквей Кремля. К этому вознаграждению лицу, заявившему о преступнике, будут добавлены пожалованные земельные угодья и должность. Достаточно было первому встречному представиться полиции и сказать священный пароль: «Слово и дело», чтобы его выслушали с большим интересом. Простого подозрения было достаточно, чтобы возбудить уголовное преследование. Крестьянина подвергли пыткам за то, что он не знал, что теперь царь носит титул императора; священника, осмелившегося сказать о мнимой болезни императора, сослали в Сибирь; студента, выпившего вина и осмелившегося неприлично выражаться, наказали тридцатью ударами кнута, вырвали ноздри и приговорили к пожизненным принудительным работам… «Санкт-Петербург, – писал Ла Ви, – стал публичной заразой. В нем каждый мог стать обвинителем или обвиняемым». Привыкший жить в страхе, русский народ в конце концов стал считать потрясение от несправедливости феноменом, сравнимым с природными катаклизмами, против которых бессмысленно выступать и возмущаться, покорившись судьбе и жалея пострадавших товарищей, надеялись уберечься от следующей бури. Этот фатализм принял такие масштабы, что не возникало никакого осуждения поведению доносчиков. Как можно было упрекать своего соседа в доносительстве, если сам царь приказал ему так делать? Доноситель был так же уважаем, как и жертва, насколько эти жертвы принадлежали зачастую к ближайшему окружению царя. Даже ближайший друг и соратник государя Меншиков не избежал подозрения. Начав с ничего, он стал за несколько лет другом и фаворитом, тенью царя. Титулы дождем сыпались на его голову: князь Ижорский, граф Дубровны, Горок и Почепа, наследный государь Ораниенбаума и Батурина, генерал, адмирал, генерал-губернатор Санкт-Петербурга, подполковник трех гвардейских полков, сенатор, кавалер всех главных орденов империи… Резкий, алчный, развратный, упрямый, едва умеющий читать и писать, он интересовался только богатством. В его дворце, самом красивом в Санкт-Петербурге, содержался настоящий двор, с камергерами, придворными и пажами. Его торжественные ужины, приготовленные французскими поварами, подавались на позолоченной посуде. Когда он отправлялся к царю, то ехал в карете, сконструированной в форме веера, с гербом на занавесках и золотой короной на крыше. В упряжь запрягались шестеро лошадей в пурпурных попонах, украшенных золотом. Лакеи в ливреях и музыканты шли во главе процессии. Эта пышность стоила дорого. Состояние Меншикова было огромным – говорили о нескольких десятках миллионов рублей, но ему этого было недостаточно. Он искал любой возможности пополнить свой карман. Его рекомендации никогда не были бесплатными. Всюду, где ступала его нога, он грабил, спекулировал, обманывал. На Украине он присвоил пятнадцать тысяч душ в бывших владениях Мазепы. Он заставил поляков уступить ему за небольшую сумму огромные угодья. Он расхитил деньги, предназначавшиеся для снабжения своих войск, продавал свое влияние тем, кто назначал высокую цену, реквизировал в свою пользу урожаи зерновых. Ходили слухи, что он может отправиться из Риги, до границ с Персией, в Дербент, засыпая каждый раз на одной из своих земель. Столб с его гербами в деревне был равносилен титулу владельца. И чтобы остановить всякое недовольство существующим порядком, он приказал рядом со столбом воздвигнуть виселицу. О его жестокости ходили легенды. Когда на него напали при переправе через одну деревушку, он возвратился со своими солдатами и приказал повесить всех ее жителей: мужчин, женщин, детей, включая попа… Петр был раздражен и развеселен этой карикатурой на себя самого. А так как доносов на его фаворита становилось все больше, он решил свирепствовать, учинять расследования, наказать виновного своей дубиной и в конце концов помиловать его. Вскоре вымогательство и расхищение земель возобновилось. Во время одного из бурных объяснений с царем Меншиков воскликнул: «Да, хорошо, я украл! И даже сам не могу сказать, сколько… Но вспомните, что вам ответил Ягужинский, когда вы велели ему перевешать всех чиновников, виновных в хищениях: вы что, государь, хотите остаться один, без подданных?» В другой раз Петр в порыве гнева пригрозил этому плуту, что отправит его туда, откуда он вышел. Вечером царь увидел его в наряде пирожника с корзиной на голове, выкрикивающего: «Пироги печеные! Покупайте пироги печеные!» Обезоруженный, царь залился хохотом. И на этот раз ему удалось повернуть ситуацию в свою пользу. В его бурных отношениях с государем он всегда мог рассчитывать на поддержку Екатерины. Когда-то она была его любовницей и не без трепетного смущения вспоминала об этом. Впрочем, Петр сам, критикуя невиданную жадность своего старого друга, признавал, что в ответственные моменты этот человек мог быть энергичным, изобретательным и храбрым. Нужный негодяй! Однако в конце концов царь устал наказывать и штрафовать этого человека, купающегося в золоте и усыпанного драгоценностями, который каждый раз, когда его валили на землю, поднимался как ванька-встанька. В 1723 году, когда Екатерина стала защищать своего протеже перед Петром, царь воскликнул: «Меншиков на свет явился таким же, каким живет век свой: в беззаконии зачат, в грехе родила мать его и в плутовстве скончает живот свой, и если не исправится, то быть ему без головы!» Очарование было разрушено. По приказу Его Величества Меншиков был лишен председательства в военной школе, у него отобрали пятнадцать тысяч украденных из бывших владений Мазепы, у него отняли большую часть его владений. Но он остался при дворце, ожидая времени, когда к нему вернется царская милость.

В том же 1723 году случилось еще одно громкое разоблачение. В течение всего времени правления Петра также обогащался и самоутверждался «маленький еврей» Шафиров. Вице-канцлер Империи, недавно получивший титул барона, кавалер ордена Святого Андрея, могущественный, завистливый, трусливый, он жил в своем дворце на широкую ногу, выдал замуж своих пять дочерей за первых людей империи: князей Долгорукого, Головина, Гагарина, Хованского, Салтыкова – и так же, как и его соперник Меншиков, зачастую использовал государственную казну в своих целях. Казалось, он неуязвим, но однажды царский гнев обрушился на него как гром среди ясного неба. Дело рассматривалось верховным трибуналом, в Москве, и на процессе собрался весь двор. Признанный виновным в растратах, Шафиров был приговорен к смертной казни 12 февраля 1723 года. Через три дня этого человека вели на эшафот в присутствии высших должностных лиц, дипломатического корпуса и простого люда. После оглашения приговора помощники палача вывели его в центр эшафота и стащили с него парик и шубу. Он перекрестился, стал на колени и склонил голову на плаху в такой неудобной позе, что помощники палача потянули его за ноги так, что его живот стал касаться пола. Палач поднял свой топор и воткнул его рядом с головой осужденного. Пока Шафиров в страхе ожидал следующего удара, который придется по его шее, секретарь царя Макаров вышел и зачитал указ об императорском помиловании и замене казни пожизненной ссылкой. Имущество приговоренного было конфисковано. Дрожащего от страха и с застывшим ужасом в глазах Шафирова, как писал один из очевидцев, повезли в Сенат. Там те же сенаторы, которые единогласно вынесли ему приговор, устремились к нему и стали его обнимать и поздравлять. Этот спектакль так его потряс, что хирургу Кови пришлось сделать ему кровопускание. В конце концов он избежал даже ссылки в Сибирь, его отправили в Новгород, где он был взят под стражу. Его супруга умоляла царя не заключать его в тюрьму, а разрешить поселиться у одного из зятьев. Воспользовавшись добрым расположением духа Его Величества, вдова Абрама Лопухина умоляла царя, в свою очередь, разрешить снять с кола голову ее покойного мужа. Шесть лет назад насаженная на кол, высохшая голова Лопухина наводила ужас на прохожих пустыми глазницами и выступающими челюстями. Она была призвана напоминать о преступлениях, совершенных одним из сторонников Алексея. Но, быть может, москвичи уже свыклись с этим зрелищем и оно их больше не пугает? Великодушный Петр внял этой просьбе.

Страница