Оноре де Бальзак - читать онлайн книгу. Автор: Анри Труайя cтр.№ 52

Бальзак ждет этого почти невероятного визита, к нему же приходит Альфред Шенбург, чрезвычайный посланник императора Австрии, прибывший в Париж уведомить Луи-Филиппа о вступлении на трон Фердинанда Первого. У него письмо от госпожи Ганской, ему пришлось расспрашивать всех подряд, прежде чем удалось получить новый адрес Оноре. Он нашел его одетым в монашескую рясу, подпоясанную веревкой, длинные волосы, жизнерадостная улыбка. Бальзак чрезвычайно любезно встретил этого необыкновенного гонца, передав ему по настоянию госпожи Ганской рукопись «Девушки с золотыми глазами».

Он подробно отчитался перед своей Евой об этой официальной встрече. Как всегда в их переписке, жаловался на свои обязанности писателя, которые съедали его заживо: одновременно сочинял что-то новое, редактировал уже увидевшее свет, пытался закончить «Серафиту», публикация которой началась в «La Revue de Paris». «Отца Горио» можно создавать хоть каждые три дня, но «„Серафиту“ – только раз в жизни», – уверяет Оноре, подбадривая самого себя. Позже продолжает: «Вот уже почти двадцать дней я по двенадцать часов работаю над „Серафитой“. Но никого это не волнует, впрочем, никто и не должен видеть процесс работы, только ее результат… „Серафита“ не отпустит от себя тех, кто верит… В эти последние дни очень много времени отнял у меня готовящийся к переизданию „Луи Ламбер“, я попытался довести его до совершенства, чтобы быть, наконец, спокойным относительно этого произведения…» В том же письме писатель с гордостью сообщает, что скульптор Жан-Пьер Дантан, известный своими карикатурными портретами знаменитостей, сделал две гипсовые, будто покрытые патиной, статуэтки Бальзака, они пользуются большой популярностью и он пришлет ей их, чтобы развлечь немного. «Главное в этом шарже, – уточняет он, – знаменитая, вызвавшая столько волнений трость с бирюзой, которая пользуется успехом большим, чем все мои произведения. Что до меня, он шаржировал мою полноту. Я похож на Людовика XVIII». По его словам, вернувшиеся из Италии путешественники уверяют, что от Неаполя до Рима все только и говорят о его трости. Да и парижские денди умирают от зависти: «Если во время своих поездок вы услышите, что у меня есть волшебная трость, с помощью которой можно пустить во весь опор лошадей, заставить рушиться дворцы и изрыгать бриллианты, не удивляйтесь и посмейтесь вместе со мной». Радуется как ребенок рождению легенды – из реального человека он превращается в вымышленный персонаж. Что еще может пожелать себе «популярный» писатель? И еще несколько слов в заключение: «Прощайте, прощайте. Два часа утра. Полтора часа украдено у „Серафиты“. Она сердится и призывает меня, надо ее заканчивать, так как „La Revue de Paris“ тоже сердится, ведь мне выдан аванс, 1900 франков, а я едва ли наработал на эту сумму. Прощайте и помните, что я думаю о вас, завершая посвященное вам произведение. Настало время ему увидеть свет: все думают, что никогда его не завершу, что это невозможно».

Бальзак тем более торопится завершить роман, что Ганская, которая все еще в Вене со своим семейством, вот-вот вернется в Россию. А он хочет непременно сам передать ей рукопись «Серафиты». Но нетерпение и желание увидеть Иностранку ничуть не мешают ему увлечься вновь прибывшей прекрасной графиней Гидобони-Висконти. Как только выдается свободная минута, устремляется туда, где можно встретить ее, – в Версаль, Медон. Эти эскапады веселят его, будоражат кровь, что он и пытается объяснить своей неизменной Зюльме Карро: «Во мне живут несколько человек: финансист, художник, сражающийся с газетами и публикой, художник, сражающийся со своими трудами и сюжетами. Наконец, страстный мужчина, готовый растянуться на ковре у ног прелестной женщины, наслаждаясь ее красками, вдыхая ее аромат. Здесь вы скажете: этот плут, Оноре! Нет и нет, я не заслуживаю подобного эпитета, вам бы хотелось, чтобы я отказался от всех радостей окружающего мира, заперся у себя и продолжал творить!» Кстати, писатель обещает скоро приехать навестить ее. Но на это нет времени, так увлечен «Серафитой» и графиней: «Вот уже несколько дней я под властью потрясающей женщины и не знаю, как освободиться, я, словно молоденькая девушка, не в силах устоять против того, что мне нравится».

В длительной перспективе Бальзак отдает предпочтение польке, а не итало-англичанке. К тому же чувствует, что обязательно должен увидеть Еву, прежде чем она опять удалится, и, быть может, надолго: «Я не хочу, чтобы вы уехали в ваши пустынные края без моего рукопожатия. Не хочу никому отдавать рукопись „Серафиты“. Я привезу ее сам». У него уже готов паспорт. И все-таки он не решается пока расстаться со своим рабочим столом. Что лучше – писать роман или любить женщину? Наконец выбирает женщину, которая ревнива, и говорит об этом в своих письмах. Надо увидеть ее и успокоить все подозрения. Итак, план ясен: в Вене автор положит к ногам Ганской рукопись «Серафиты», завершит «Лилию долины», съездит на места сражений в Ваграм и Эсслинг (это необходимо для новой редакции «Сцен военной жизни») и насладится страстью, которая накануне разлуки достигла своего апогея. Уверенный в скорой реализации этих эротических и литературных мечтаний, Оноре умоляет Ганских отложить их абсурдный отъезд на Украину. Если они внемлют несчастному, изнывающему вдали от них, ему удастся провести в Вене четыре дня. «Я радуюсь, словно дитя, этой эскападе. Забыть о моей каторге и увидеть другие страны. Итак, до скорой встречи!» Бальзак объявляет, что вооружится своей знаменитой тростью, чтобы опробовать на них ее магическую силу.

Бальзак всегда придавал огромное значение внешним проявлениям благополучия и потому, сидя на мели, старался выглядеть особенно роскошно. На путешествие в Вену пришлось попросить аванс у Верде. У того денег тоже не было, но он обратился к барону Джеймсу Ротшильду, который и дал необходимую сумму. Оноре воспрянул, а так как не любил себя ограничивать, тут же нанял за четыреста франков «карету-почтовую-фаэтон» у каретника Панара. Размах потребовал и сопровождения слуги, решено было, что поедет его камердинер Огюст.

После Страсбурга и Карлсруэ он остановился в замке Вайнхейм под Гейдельбергом, где его ждал князь Альфред Шенбург. Хозяин представил Оноре леди Эленборо, женщину потрясающей красоты и очень свободных нравов, которая, как поговаривали, была когда-то любовницей князя Феликса Шварценберга, потом баварского короля, выдавшего ее за дворянина Карла Гериберта фон Венингена. Теперь она состояла в связи с Шенбургом. Глядя на нее, слушая ее разговор, Бальзак думал о леди Дадли, Арабелле, персонаже «Лилии долины», наделенной всеми возможными достоинствами и самыми разнообразными недостатками, которую хотел написать настоящей англичанкой. Вечером, сидя на скамейке в парке, под галантную беседу князя и его дамы, он набрасывал «размышления» Луи Ламбера, хотел добавить их в новое издание романа. Его голова никогда не отдыхала, работа над начатой книгой шла бок о бок с заботами об уже готовых, которые ему тем не менее не терпелось переделать. Как будто все его творчество жило и развивалось вместе с ним. Покидая Вайнхейм, Бальзак был вдвойне удовлетворен: продвинулся замысел «Лилии долины», метафизические рассуждения (на самом деле совершенно бесполезные!) придали, как ему казалось, глубины «Луи Ламберу».

Семь дней пути через Штутгарт, Мюнхен, Линц, Шёнбрунн, и вот он, наконец, в Вене. Ганские сняли для него комнату в отеле «Золотая груша» на Ландштрассе, недалеко от Пратера. Сами жили по соседству. Сердце Бальзака переполняли надежды, но его ждало разочарование: полтора года разлуки не прошли бесследно, дорогая Ева охладела к нему. Достаточно было россказней польских подруг, живших или побывавших в Париже, чтобы облик гениального писателя, преданного и одинокого, померк в ее глазах. Кроме того, светская жизнь Вены не располагала к уединению, и два поцелуя украдкой никак не могли удовлетворить любовника, лишенного ласки. Он жаловался на безразличие, Ганская отвечала резко, упрекала в излишней оригинальности, которая заменяет ему элегантность, а это могло не понравиться в высшем обществе. Обиженный Бальзак послал ей записку: «Если я не грязен, то уж точно глуп, так как не понял ничего из того, что вы имели честь сказать мне». Другая записка была подписана: «Грязный человек, о котором никто не заботится».