— Да, Мериптах, это библиотека. Главная библиотека города и царства. То, что ты видел во дворце — просто этажерка с любимыми книгами. Камень, обожжённая глина, папирус, бронза, кость, дерево, — идя вдоль полок, говорил Апоп, — все они по-разному умеют хранить человеческие слова. Самой длинной человеческой жизни не хватит, чтобы прочесть всё, что здесь собрано. И не на всё надо тратить время.
Царь остановился и остановил свою речь. Ему не нравилось, как она началась. Тяжёлый взгляд, пройдясь по залу и словно бы напитавшись тяжестью собранного здесь знания, остановился на мальчике. У того даже чуть подкосились ноги под весом этого внимания.
— Мир стар, Мериптах, — неожиданно изменившимся голосом сказал Апоп. — Мир подобен древнему старику, всё попробовавшему в этой жизни. Он иногда даже не помнит, что именно с ним случалось, и по второму, по третьему разу берётся за то, за что уже брался. Когда-то ведь не было ни больших городов, ни храмов, ни каналов... — Апоп вздохнул и задумался.
— Да, десять миллионов лет назад не было ничего. Только тьма и океан. А потом появился холм Бен-Бен, — осторожно прошептал Мериптах. Гулкий, пустой воздух по своей воле увеличил значение этих слов.
Царь растянул рот в брезгливой гримасе:
— Это всё ваши здешние сказки. Есть и сказки других мест, я не о том. Существуют многочисленные жреческие своды, где перечислены все правители страны всех династий от самого начала, и если верить им, то египтяне владеют страной уже тридцать шесть тысяч лет. Впрочем, есть и такое мнение, что власти этой не более шести тысяч лет. Не будем слишком доверяться ни тем ни другим. Одно несомненно, когда-то люди и в Черной Земле, и в других странах жили как животные, питались тем, что удавалось собрать в лесу и поймать в реке. Спали в звериных норах и не покрывали свои чресла. Так и сейчас живут многие племена в лесах южнее Фив и в горах севернее страны Ахияву, да и горцы Загроса недалеко от них ушли. Очень часто в таких племенах правили женщины, что ныне вообразить очень трудно, даже человеку с воображением. Ты понимаешь, что я говорю, Мериптах?
— Женщины-цари?
— И даже женщины-воины. На чём держалась их власть? Род вёлся от женщины, она была матерь своего племени, единственный источник, из которого оно пополняется. Для чего живёт мужчина, было непонятно. Он охотился, отпугивал зверей и неприятелей. Но то же самое могли делать и молодые, сильные женщины. Однако мужчина не мог сделать того, что могли они — родить. Людям долго не приходило в голову, что есть связь между соитием сегодня и рождением младенца спустя многие месяцы. Как животные, люди не знали отцовства, а одно лишь материнство. И даже когда ум человеческий дознался до причины рождения, власть женщины лишь пошатнулась, но устояла, ибо она продолжала обладать тайной - от какого именно мужчины родился у неё ребёнок. Или изображать, что обладает, и этим держать племя в подчинении. Многомужество и поныне встречается то там, то здесь, и даже среди просвещённых народов. Самый живучий из древних обычаев.
Так продолжалось тысячи лет, а потом ещё тысячи. Мир покоился на груди обширной, ленивой самки и прозябал в равномерной нищете. Но однажды началось всемирное восстание мужского ума против женской власти. Именно ума. Только развивая свою способность к отвлечённому, свободному, воспаряющему размышлению, мужской ум рассеял тьму тайны, пролегающей от соития до рождения. Фактически тайну времени. Война продолжалась повсюду и долго, скрытно и явно. Записанная история почти каждого народа полна рассказов о столкновениях с целыми армиями воинственных женщин. Поколения сменяли поколения, а власть переходила из рук в руки. Женщины только на нынешний взгляд слабы и неразумны. На самом деле они воинственны, хитры и неутомимы. И кровожадны. Войны между племенами, которые вели женщины, не заканчивались никогда или заканчивались истреблением одного из племён. Это легко объясняется. Женщина — непосредственное русло, по которому течёт кровь рода. Мужчина лишь ставит своим семенем нечёткие отметины на этом потоке. Борясь с врагиней, женщина оберегает берега русла, ибо при разрушении берегов истекает в никуда и иссякает сила рода. И победить по-настоящему, то есть с полным прекращением опасности, можно лишь полностью испустив враждебную кровь. Поэтому женщине не нужна дань от врагини, не нужна земля, не нужна власть над ней. Ей нужна её кровь. Я не наговариваю. Вспомни какую-нибудь потасовку среди придворных женщин князя Бакенсети, ты видел в жизни что-нибудь ожесточённее? В ход шли зубы, ногти. И вспомни опять же, прекратить это мог только мужчина — управитель своей палкой.
Мериптах кивнул. Такие внезапные, на пустом месте побоища у кухонь или в «Доме женщин» порой случались, и тогда самые ухоженные, благоухающие флейтистки становились кровожаднее камышовых кошек.
— Недаром у египтян символом бессмысленной жестокости является именно богиня-женщина, львица Сохмет. Но это ладно. Вернёмся к главной жиле разговора. Не всегда, я думаю, смена власти происходила путём войны. Волны жизни теплы, мягки и замедленны. В них возможны и безболезненные, безвоинственные перемены порядка. Часто женщины сами отдавали первенство мужчинам, чувствуя свою выгоду. Женоправные племена всегда нищенствовали, ибо приниженный мужчина вялый и плохой работник. Он может достичь чего-то, только уважая себя. Жизнь народа, ведомого энергичным правящим мужчиной, многократно обогащалась и изменялась к лучшему, ибо работали у вождя-мужа не только руки, но и голова. Мир перевернулся и устроился по-новому, но корни вражды остались. Есть ещё племена диких женщин, и о них часто доносят. Где-то они скачут на лошадях и воюют на окраинах обитаемого мира. Но это мелочь в сравнении с той войной, что вползла под крышу каждой хижины. Признав для виду своё поражение, женщина непрерывно ведёт свою тихую, мелочную, непрерывную битву с мужчиной, чередуя ласки и капризы, обращая слабость свою в вид власти. Сила её в том, что она не устаёт. Самый сильный любовник не в силах утомить самую мелкую любовницу. Мужчина умнее и сильнее, но помимо этой тихой битвы он занят ещё массой дел, он иногда забывает, что эта война идёт, он верит, что мир искренен, женщина же не прерывается ни на мгновение. Повергая женщину на ложе, мужчина служит женщине, избивая её, он уступает ей, даже убивая её, он лишь признает своё окончательное поражение.
Апоп сел на табурет, массируя глаза.
Мериптах сел напротив, поглаживая живот, обливаемый изнутри непонятным холодом.
— С того момента, как мужчина взвалил на себя все заботы мира, прошли тысячи лет. Всё выглядит так, будто он беззаботно и самодовольно пользуется своим положением, объедая лучшие плоды с древа жизни. Но почему же тогда он не спокоен? Почему он борется с тем самым порядком, что сам установил? Сотнями разных способов пытается устроить жизнь, улучшить её. И, главное, почему все изменения, иногда хитроумные, иногда кровавые, не приносят никакого успеха? Количество зла и грязи в мире не уменьшается?! Следы этих усилий — в книгах, что ты можешь видеть тут. Посмотри, сколько их, этих книг, посмотри. Запечатлённая мудрость двадцати веков и сорока царств. Знаешь, что самое удивительное? Везде и всегда происходит одно и то же. Царства рассыпаются на мелкие части и потом снова слипаются в громадные страны. Власть то присваивает себе какой-нибудь великий воитель, то перетягивают к себе хитроумные жрецы. Династии втаптывает в пыль какой-нибудь хитрый самозванец или бунтовщик, но лишь затем, чтобы основать свою династию. На месте простоты нравов, трудолюбия, храбрости и предприимчивости воцаряются роскошь, богатство, беспечность, распутство, как в царстве Миноса. Но потом Кносский дворец рушится под тяжестью порока, и снова одичавшие овцы щиплют траву на развалинах когда-то величественного дворца. Словом, всё остаётся по-прежнему. Когда ты смотришь на нынешнюю жизнь, она кажется тебе такой прочной, неизменной, всё повторяется год за годом. Нил разливается и усыхает. Люди рождаются, растут, женятся, плодятся, старятся и плывут на запад, чтобы обосноваться навечно. Почти невозможно представить себе, что жизнь могла быть другой. А ведь была. Даже в Египте, самой неподвижной стране мира, царили другие нравы. Когда-то не было и самого царства. Потом оно возникло. Юг победил Север. Верх победил Низ. Но потом всё перевернулось. Стал править Мемфис, теперь он угасает. Вырастают Фивы, чтобы обессилеть, ничего не добившись. Ибо пути царств, как я уже сказал, всегда одинаковы. Рождение, рост, величие, упадок, забвение. Меняются не только границы стран и размеры храмов, меняются и законы, то есть скелеты огромных этих животных под названием «царство». Медленно, но однако же меняются. Фараон всегда выше визиря, визирь выше писца, писец выше крестьянина, тот выше раба. Эта конструкция, кажется, создана навсегда. Но нет. Например, возникает солдат, разрастаясь в своём значении, становится важнейшей частью государственной пирамиды и, недовольно пошевелившись, обрушивает всё. Описаний солдатских бунтов на этих полках имеется в немалом количестве, хотя всякая власть старается забыть о временах, когда была попрана. Ты наверняка удивишься, если я скажу, что во времена первых династий не было торговцев и никакой свободной торговли, без которой ныне невообразим мир. Собранный урожай, весь до зёрнышка, поступал в царские хранилища и оттуда выдавался тем, кто нуждался. И главным был хранитель закромов. Он мог уморить голодом человека, который ему не понравился, мог облагодетельствовать отца красавицы и получить её в жёны. Теперь крестьянин может торговать, а перекупщик скупать и перепродавать. Хранитель царских закромов по-прежнему важен, но жизнь обтекает его, и у неё новые любимцы. Визирь малого номарха кланяется богатому сидонскому купцу, ибо кто доставит ему ливанские кедры для постройки или сабейские благовония?