Державный - читать онлайн книгу. Автор: Александр Сегень cтр.№ 138

— Почто оно тебе? Ведь медное! Я бы тебе златое подарил.

— Иное медное лучше златого, — загадкой ответила Мелитина.

— Да, — неопределённо вздохнул Василий. — Тебе, должно быть, от покойного мужа большое наследство осталось?

— Муж, — отвечала прелестница, набрасывая на себя просторную рубаху, — за полгода до смерти разорился дочиста и умер, как говорят мадьяры, szegeny mint a templom egere, то есть бедный как церковная мышь.

— Сегень?.. — туманно припоминая что-то, повторил венгерское слово Василий Иванович. В своё время его обучали языкам, в том числе и венгерскому, но столь же безуспешно, как и остальным. В отличие от отца он в этой премудрости был слаб. К тому же он не любил, когда кто-то из иностранцев говорит по-русски, коверкая речь, сильно противился воле отца сыскать ему суженую то у сербов, то у датчан, то в немцах и премного ликовал, когда Иван Васильевич согласился выбрать ему невесту среди множества русских девиц, нарочно представленных ко двору, самых наираскрасавиц, свезённых из разных концов страны для смотрин, на выбор молодого государя.

— Очень ты мне полюбился, Гаврилушко, — молвила Мелитина, сбивая с великого князя воспоминание о великих московских смотринах, на которых победу одержала несравненнейшая красавица Соломония Юрьевна Сабурова, юная княжна из Переславля-Залесского. — Как бы я хотела женой твоей стать! — продолжала Мелитина, наливая Василию чарку густого красного вина. — Да не суждено мне, вдовушке. К тому же и ты жених, осенью, слыхано, свадьба намечается. А Солоха-то твоя любит тебя?

— Любит, — со вздохом ответил Василий. — Хотя, конечно, как она меня может любить или не любить? С виду я неплох, государство моё процветает. Не любить ей меня нельзя, а по-настоящему, как у нас с тобой, у меня с нею ещё ничего не было. Да и будет ли — Бог весть. Что, как она в любви окажется снулая?

— Жену ты ох как поспешно избрал! — посетовала Мелитина. — Недолго ты её любить будешь. Верно молвил: снулая она. Снулая, как нынче рыбы в реке. И детей у тебя от неё не будет.

— И откуда бы тебе про то знать?! — вдруг рассердился Василий Иванович. — Вот назло же в первый год после женитьбы она родит мне крепкого сына! Тогда посмотрим.

— Сына тебе не она родит, — усмехаясь, возразила вдова мунтьянского воеводы.

— Уж не ты ли? — продолжая сердиться, спросил Василий.

— Ох, я бы тебе такого сыночка родила, — чарующе улыбаясь, стала вновь ласкаться к нему Мелитина. Миг — и он уже застонал от вожделения к ней:

— Как ты прекрасна! Да не колдунья ли ты? Что со мной делаешь? — Губы князя, терпкие от вина, слились с губами красавицы.

Любит ли он и впрямь свою Соломонию? Желает ли жениться на ней? Особенно после всего, что случилось в эту ночь. А не лучше ли бросить всё, бежать вдвоём с Мелитиной, отъехать от отца, как когда-то советовал Владимир Гусев, не ждать, покуда помрёт Державный? Он-то ведь ещё, может статься, сто лет так протянет в полуживом своём состоянии. Ещё чего доброго вызволит внука и вновь на престол возведёт, а Василия свергнет да в темницу!..

Очнувшись в очередной раз, Василий вдруг сильно почуял недоброе. В сердце его гудела чёрная смертная тоска, будто накануне он принял яд, который только что начал действовать. На сей раз он лежал один на широкой постели, и ему хотелось громко стонать. Тихонько посмотрев в сторону, он застал Мелитину за странным занятием. Она держала перед собой медное распятие, принадлежавшее ересиарху Курицыну, и, шепча что-то не то по-угорски, не то по-валашски, присоединяла верхнюю часть, сам крест, к подножию — к Голгофе. При этом она вдавливала в подножие череп Адама. Вот крест и Голгофа соединились, череп, отпущенный, со щелчком встал на место. Мелитина потрясла распятием возле своего уха и вернула образ Спасителевых мук под икону. Закрыв глаза, Василий принялся мысленно читать «Спаси, Господи, люди Твоя...». Всем сердцем вдавился в эту молитву, желая избежать чар колдуньи. Только теперь он отчётливо осознавал, что попал в цепкие лапы ворожеи. Что это за имя такое — Мелитина?! А отчество? А происхождение? Ни про отчество, ни про происхождение её он не вызнал. По-русски она говорила чисто...

Не зная, открыть глаза или продолжать притворяться спящим, великий князь услышал, как Мелитина вышла из спальни. Неужто подействовала молитва?! Василий, не мешкая, вскочил, стал стремительно одеваться, боясь, что колдунья вот-вот войдёт. Где там пояс? А! Не до пояса! Да и не шибко богатый был пояс. Скорее — вон отсюда!

А распятие?

Он вдруг замер. Лихая и дерзкая мысль пронзила его. Он мгновенно схватил медное распятие и, держа его крепко, бросился наутёк. Никого не встретив, Василий благополучно выскочил на двор. Где конь? Там же, где и пояс! Начнёшь искать коня, красивая ведьма поймает и снова околдует своими сладкими чарами.

Со всех ног великий князь Московский и всея Руси Василий Иоаннович выбежал на берег Москвы-реки, бросился бежать по вязкому, липкому снегу, густо покрывающему лёд. Ох, до чего же трудно бежать! Будто в тяжёлом сне. Жаль, пояса не нашёл, рубаха и ферязь комкаются на брюхе, мешают бегу. Да и не столь уж беден был пояс. А на поясе, к тому же, сабля и кинжал висели. Совсем ты ополоумел, Василий Иванович!..

Хррррясь!!! Что это?! Ах ты, Боже мой! Прорубь, зараза! Запорошенную снегом, не увидел её князь, провалился вмиг по самые плечи, только левым локтем успел упереться об лёд, выпростал десницу, медленно пополз, выполз на твёрдое. Мокро, студёно! А где медное распятие? Прощай, Федькин крест! Видать, таил ты в своей полости что-то важное для колдуньи. Ушёл на дно Москворечки!

Леденея, Василий глянул, нет ли за ним погони. Нету. Повернулся и стремительно зашагал в сторону Кремля.

В Кремле царил переполох. Неведомо куда запропастился великий князь Василий Иванович, слёг в приступе болезни великий князь Иван Васильевич. И это в такой праздник! Ничто не обещало спокойного дня, способствующего тщательному сосредоточению на любимой работе. А Симону именно в этот день так хотелось потрудиться во славу Божию, начать основательно исполнение задуманного. Сразу после литургии и трапезы он торопливо отправился в свою изографную светлицу, расположенную во втором жилье митрополичьих палат и выходящую окнами на купола Успенского собора. Он был вдохновлён внезапным решением изобразить на куполе храма белоснежного голубя, раскинувшего крылья. Конечно! Как он не мог догадаться раньше? Если даже ты хочешь на Рождественской иконе изобразить в отдалении храм с куполом, то на куполе не подобает быть кресту, ибо тогда ещё не ведали о грядущих крестных муках Спасителя. Зато можно написать голубя с крестообразно разбросанными крыльями, вот тебе и будет крест.

Симон давно уже открыл в себе живописное дарование, ещё будучи монахом в Троице при благословенном игумене Паисии он начал помогать в поновлении икон, быстро усвоил премудрость изографическую и уже начал мечтать о том, что когда-нибудь он получит небесную благодать и сделается самостоятельным иконописцем. Вскоре после того, как Паисий покинул Троицкую обитель и ушёл за Волгу в Кириллов Белозерский монастырь, Симон стал вместо него игуменом и долгое время не занимался иконописью, среди забот не оставалось времени на любимое дело. Потом только было наладился, начал делать списки со старых икон, весьма похвальные, почти не отличишь от подлинника, новое великое назначение — митрополия Московская. Вот уж девятый год пошёл, как он возглавляет на Москве митрополичью кафедру, этим летом семьдесят стукнет, возраст немалый, а он только-только приступает к своему главному замыслу.