— Воспоминание о доблестной жертве нашей дочери будет жить вечно в нашей семье, — проговорил отец, — и все потомство Жоэля, вождя карнакского племени, будет всегда гордиться, имея среди своих предков Гену, жрицу с острова Сен.
Молодая девушка молчала, жадно всматриваясь в лица отца, матери и всех своих близких. Так смотрим мы на любимых людей в последний раз перед долгой разлукой…
— Гена, луна показывается на горизонте! — сказал Рабузигед, указывая в открытую дверь на полную луну, поднимающуюся в вечернем тумане, красную, как огненный шар.
— Ты прав, Рабузигед, час настал! — ответила Гена, с грустью отрывая свой взгляд от своих родных. — Я хочу, чтобы отец, мать, все родные мои и все наше племя сопровождали меня к священным камням Карнакского леса, — прибавила она. — Час жертвоприношений настал!
И Гена, идя между Жоэлем и Маргарид, в сопровождении всей своей семьи и всего племени направилась к Карнакскому лесу.
Призыв вождя ста долин, передаваясь из уст в уста, из деревни в деревню, из города в город, пронесся по всей бретонской Галлии. Мужчины, женщины и дети толпами двигались к Карнакскому лесу.
Полная луна сияла с неба, окруженная звездами. Толпы народа долго шли лесом, через чащи и просеки, пока не вышли наконец на берег моря. Здесь возвышались священные Карнакские камни, образуя девять длинных рядов. Они походили на гигантские столбы храма, крышей которого служил свод неба.
По мере того как народ приближался к этому месту, голоса стихали.
В конце рядов камней, у самого моря, лежали полукругом три камня, составляя алтарь для жертвоприношений. Позади него темнел дремучий лес, спереди раскинулось бесконечное море, а над ним простирался небесный свод, усеянный звездами.
Народ встал, не доходя до алтаря. Огромная толпа была совершенно безмолвна.
Три костра были разложены у подножия жертвенных камней. Средний из них, самый большой, был украшен длинными белыми флагами с пурпурными полосами, а также сучьями ясеня, пихты, дуба и березы. Костер по правую его руку, меньшей величины, был украшен зеленью и снопами зернового хлеба. На нем лежал труп Армеля, наполовину скрытый ветвями яблони, отягченными плодами. На третьем костре возвышалась клетка, сплетенная из ивовых прутьев и изображавшая человеческую фигуру гигантского роста.
Вскоре послышались вдали звуки кимвалов и арф. Это друиды и жрицы с острова Сен шли к месту жертвоприношений. Впереди шли барды в длинных белых туниках, перехваченных бронзовыми поясами, с дубовыми венками на головах. Они воспевали, аккомпанируя себе на арфах, единого бога, Галлию и ее героев. За ними двигались оваты с факелами и топорами, ведя закованного в цепи Дауласа, приговоренного к казни. Затем шествовали друиды в длинных белых одеяниях с пурпуровыми полосами, также с дубовыми венками на головах. Среди них шел Юлиан, счастливый и гордый, радостно идущий навстречу смерти, чтобы соединиться с Армелем и странствовать вместе с ним по неизвестным мирам. Наконец, показались замужние жрицы в белых туниках с золотыми поясами и девять девственниц с острова Сен в черных туниках, опоясанных бронзовыми поясами, с обнаженными руками, зелеными венками на головах и золотыми арфами. Гена шла впереди остальных жриц. Взглядом и улыбкой она отыскивала своего отца, мать и родных. Жоэль со всей семьей стоял в первом ряду. Глаза родителей встретились с взглядом дочери, сердца их устремились друг к другу…
Друиды расположились вокруг камней алтаря. Барды прекратили свое пение. Один из оватов сказал народу, что, если кто-либо хочет напомнить о себе тем, кого любил и кто ушел из этого мира, пусть положит на костры письма или приношения. После этих слов многие родственники и друзья умерших благоговейно приблизились к кострам, кладя на них письма, цветы и другие вещи, которые должны были в том мире снова получить свой прежний вид, как и тела сожженных людей. Но никто ничего не положил на костер, предназначенный для убийцы. Насколько Юлиан имел гордый и сияющий вид, настолько Даулас был принижен и трепетал от страха. Юлиан мог с радостью надеяться на продолжение своей чистой и безупречной жизни, убийце же должна была представляться и будущая жизнь, запятнанная преступлениями…
Когда возложены были на костры все приношения и посылки умершим, наступила глубокая тишина. Оваты подвели Дауласа, закованного в цепи, к гигантской клетке и поставили его, связанного по рукам и по ногам, у подножия костра. Сами они встали возле с топорами в руках. Талиессин, старейший из друидов с длинной белой бородой, подал знак одному из бардов. Тот заиграл на своей трехструнной арфе и запел, указав толпе рукой на убийцу:
— Вот Даулас из племени Морлеха. Он убил Гуарне из того же племени. Убил ли он его в открытом бою, как храбрый храброго? Нет, он убил его как подлец. В полдень, когда Гуарне спал на своем поле под деревом, Даулас подкрался к нему с топором в руке и одним ударом сразил свою жертву. Маленький Ерик из того же племени, сидевший на соседнем дереве и срывавший там плоды, видел убийство и узнал потом того, кто совершил его. Вечером того же дня оваты схватили Дауласа, и он сознался перед друидами в том, что совершил. Тогда старейший из друидов сказал: «Именем Гезу и Теутатеса, слушай! Искупительная кровь убийцы приятна для Гезу. Ты возродишься в новом мире, но твоя новая жизнь будет ужасна, потому что ты был жесток и низок. Если и в новой жизни ты будешь таков же, ты снова умрешь, чтобы возродиться еще более несчастным… и так без конца. Но если ты будешь добр и храбр в новой жизни, то умрешь, чтобы возродиться более счастливым… и так далее, без конца!»
Затем бард обратился к убийце, испускавшему крики ужаса:
— Так говорил друид! Даулас, ты сейчас умрешь и снова увидишь свою жертву. Она ждет тебя!
Весь народ содрогнулся от ужаса при этих словах. А бард продолжал, повернувшись к костру:
— Даулас, ты умрешь! Насколько приятно смотреть на доблестных мужей, добровольно идущих на смерть, настолько же недостойны встречать последний взгляд толпы такие люди, как ты. Вот почему ты умрешь и сгоришь в клетке, имеющей подобие человека, — ты сам, совершив преступление, не более как внешнее подобие человека. — И бард вскричал: — Во имя Гезу! Во имя Теутатеса! Слава, слава доблестным! Позор низким людям!
Все барды, аккомпанируя себе на арфах и кимвалах, запели хором:
— Слава, слава доблестным! Позор, позор негодяям!
Тогда оват взял священный нож и вонзил его в тело убийцы, которое после этого было брошено в клетку. Арфы и кимвалы загремели, и все племена громко повторили последние слова барда:
— Позор негодяям!
Костер запылал. Одну минуту в огне виднелась еще огромная человеческая фигура, похожая на огненного великана. Через несколько минут на месте костра Дауласа осталась только кучка золы.
Тогда на костер, где лежал труп Армеля, взошел с сияющим лицом Юлиан. На нем было его лучшее платье: одежда из тонкой материи с белыми и голубыми полосами, стянутая кожаным поясом. На поясе висел длинный нож, коричневый шерстяной плащ с капюшоном был застегнут на левом плече, голову его украшал дубовый венок. В руке он держал букет из вербены. Выражение лица его было сильное и ясное. Как только он взошел на костер, раздались звуки арф и кимвалов, и бард запел: