Митрополит посмотрел на него с глубоким сожалением. Потом заговорил:
— С Тверью-то мир?
Вопрос был неожиданным, и князь как-то странно взглянул на владыку.
— Знай, Иване, мы посланы Богом, чтобы удерживать вас от ненужных кровопролитий, — пояснил он.
После этих слов князь машинально приподнял один из кубков, подержал его и поставил на место.
— А что, батюшка, есть и нужные кровопролития? — спросил он.
— Есть, Иване! — голос его посуровел. — Есть. Настанет пора, когда Русь выйдет из-под татарского владычества. Но легко они от своей власти не откажутся.
Митрополит закашлялся, приложив тонкую ладонь к груди. Иван Данилович подал ему кубок. Благодарностью засветились глаза старца. Промочив горло, он вновь заговорил:
— Да, нелегко это будет сделать.
— Когда это будет! — тяжело вздохнул князь. — А сейчас они ой как сильны!
— Сильны, — митрополит оторвал спину от подушки, — но, скажи мне, что крепче: капля воды или кусок гранита.
Князь понял его мысль.
— Но для этого надо, чтобы капель было много, — ответил он.
Митрополит рассмеялся тонким старческим смехом. Затем спустил длинные ноги на пол, прикрыв их одеялом.
— Лежите, батюшка! — князь попытался его уложить.
— Слушай, Иване! Ты правильно меня понял. Но хочу сказать, что Москва соберёт эти капли. Не знаю, доживу ли я до того момента, когда над Успенским собором вознесётся крест. Но с этого мгновения я, митрополит всея Руси, благословляю тебя быть великим князем всея Руси!
Князь встал с сидельца и склонил голову перед митрополитом. Тот своим нагрудным крестом благословил его. Иван Данилович поцеловал руку Петра и сел. Воцарилось молчание. Князь в задумчивости посмотрел в окно. Ему хорошо был виден церковный купол с крестом. На кресте сидел ворон. Иван Данилович невольно подумал: «Вот так вся Русь под пятой вражины».
— О чём задумался, князь? — спросил митрополит.
— Над вашими словами, батюшка, — и повернулся в сторону старца.
— Я так и подумал, — сказал Пётр и тоже посмотрел на окно. Может быть, он в это время мысленно молился, прося о чём-то Всевышнего. Но князь увидел, как ворон, взмахнув крыльями, слетел с купола.
— Вся власть от Бога, — проговорил митрополит, уже глядя на Ивана Даниловича, — по сану всем честь отдавай.
— Вы правы, владыка. Я верю, что ваши слова идут от чистого сердца и вашими устами говорит сам Бог, который повернулся к Руси с вашим появлением. Но мне думается, — в его сознании почему-то всплыла только что виденная картина: чёрный ворон на кресте, — что ваше благословение поможет мне получить у хана почётный ярлык на великое княжение.
Карие глаза митрополита, доселе глядевшие тускло и отречённо, вдруг заблестели. В них будто пробудилась жизнь.
— Тороплюсь я, Иване. Чувствую, деньки мои сочтены.
— Да что вы, владыка! — воскликнул горячо князь. — Мы ещё не раз с вами помолимся в Успенском соборе!
— Помолимся, помолимся, — с какой-то болью в сердце произнёс он.
Князя резанули его слова. Он не то чтобы уважал митрополита, нет, он любил его, как мужчина может любить дорогого ему человека.
— Да, князь, только не надо забывать о своей душе, о её спасении. Я буду молиться за тебя. Ты послушал меня, не стал мстить за брата, съездил в Тверь, оставив месть тому, кто знает все пути и судьбы. Молись и твори милостыню.
После этих слов митрополита князь неожиданно поднялся и нервно заходил по опочивальне.
— Что с тобой, Иване? — спросил митрополит, ногами нащупывая чувяки.
— Прости, батюшка, — Иван Данилович подошёл к старцу, опустился на одно колено и взял его руку. — Грешен! — заявил он.
— В чём твой грех, мирянин? — откуда взялась сила у старца, голос его прозвучал требовательно.
Князь поднялся. Глядя в глаза Петра, заявил:
— В моё сердце вошла жена Александрова. И нет моих сил её вырвать. Знаю, что грешно, но не могу с собой сладить. Стоит она передо мной. Что с собой ни делал, чтобы прогнать её или обойти, не получается.
Митрополит сел, расправил одеяло и подвернул под себя.
— Что сказал — это хорошо. Я помолюсь за тебя, Иване, — заговорил Пётр спокойным голосом, — крепись, сын мой. Знаю, что у такого человека, как ты, что войдёт, то трудно назад вытащить. Крепись, друже. Главное — не сотвори насилия. Тяжким будет этот грех, — митрополит, склонив голову, посмотрел на князя, которого любил всем сердцем.
Митрополит поднялся и, шаркая ногами, пошёл к двери:
— Иди за мной, Иване, — не оглядываясь, сказал он.
В прихожей их ожидал монах. Он вопросительно посмотрел на митрополита.
— Сиди, — сказал ему Пётр.
Князь знал этого монаха как человека рассудительного, начитанного, наделённого даром убеждать людей. И не преминул сказать митрополиту:
— Нравится мне Иоанн, добрая будет замена.
Митрополит остановился:
— Острый у тебя глаз, Иване. Боюсь только, Константинополь не согласится.
Князь прищурил глаза:
— А что, когда я вернусь из Сарая, не навестить ли нам патриарха?
Митрополит рассмеялся. Но его смех перешёл в кашель.
— Батюшка, я мигом, — воскликнул Иван Данилович, повернувшись перед старцем.
Пётр успел схватить его за рукав.
— Не надо, прошло, — сказал он, поняв, что князь хотел вернуться в опочивальню, чтобы принести один из настоев.
Они вошли в узкую небольшую комнату. Там на столе перед окном были выставлены иконы.
— Иване, — торжественно начал митрополит, — это моё творение. Я их выполнил на древе из Афона, изготовленного руками святого монаха Иулия. Я знаю многих русских князей. Но ты превосходишь всех своим благочестием, и я передаю тебе эти иконы. Пришли человека, пусть их заберёт.
Князь встал перед старцем на колени.
— Владыка! — воскликнул он и стал целовать его руки. — Не было и не будет у меня дара дороже этого. И только своими руками я понесу это бесценное сокровище.
Как ни крепился старец, но от этих слов у него на глазах появились слезинки.
Князь поднялся, скинул корзно, посильнее опоясал себя ремнём и, бережно беря по иконе, стал складывать их за пазуху.
— Я, батюшка, понесу их у своего сердца.
Вернувшись к себе, он прошёл в молельную комнату и бережно выставил их на иконостав. Когда вышел из неё — а туда никто не имел права входить, — отрок, поджидавший князя, сказал, что в гриднице его давно дожидается боярин Кочева. Князь заспешил в гридницу, да так быстро, что отрок еле обогнал его, чтобы открыть дверь. Кочева поднялся при виде князя и склонил голову.