– Пожалуйста! – попросил он, и это прозвучало совершенно по-человечески.
А еще она очень ясно помнила, что он пытался ее убить, и, оглянувшись на Варни, была немного удивлена выражением лица вомпира. Там был гнев, конечно, – но еще и глубокая усталость и чуть смягчившиеся жесткие складки у губ, которые, возможно, свидетельствовали о сочувствии. Такого выражения на этом лице она совершенно не ожидала увидеть.
– Сэр Фрэнсис, – сказала она, радуясь, что ее голос звучит нормально, и, осторожно высвободив руку, отошла от кровати. – Прошу вас.
Варни даже двигался так, словно его утомление было глубоким до невыносимости: смотреть на него было больно. Ей случалось видеть людей, чьи оставшиеся дни измерялись вот в таких простых движениях – продуманных, медленных и глубоко, ужасающе осторожных.
Он сел у кровати, и голубой взгляд монаха переместился ниже, чтобы встретить его. Глаза больного расширились – и на мгновение их сияние усилилось. Грета прочла на его изуродованном шрамами лице страх. Страх и интерес.
– Смотрите на меня, – проговорил Варни, и его голос стал мягче и красивее: такого никто из них от него не слышал. Это был голос, которому им всем инстинктивно захотелось подчиниться. – Смотрите на меня внимательно и расслабьтесь. Я помогу вам вспомнить.
Наблюдавшую за этим Грету пробила дрожь. Зрачки у Варни начали расширяться и сужаться, расширяться и сужаться: зеркальные радужки то росли, то сжимались в медленном плавном темпе. Даже со стороны, не попав в область полноценного воздействия его взгляда, она почувствовала, как все вокруг начинает отдаляться в туманное мерцающее пространство, словно в зеркальной комнате, где отражения повторяются, уходя в бесконечность. Это было совсем не похоже на подчинение Ратвена. Действие оказалось гораздо более сильным, гораздо более мощным, и, когда она воспарила в центре мира тихо мерцающих образов ее самой, все вокруг потеряло всякий смысл. Ничто… не имело… значения.
Фаститокалон тронул ее за плечо, и Грета вздрогнула, вдруг снова обнаружив себя в спальне. Казалось, снова включили силу тяжести. Грета на мгновение потеряла равновесие, и ему пришлось ее поддержать
Варни продолжал говорить тем же глубоким, невероятно красивым голосом.
– Вы в безопасности, – сказал он. – Ничего плохого с вами не случится. Смотрите мне в глаза и знайте, что вы в безопасности.
Если не открывать глаза и только слушать – или сознательно смотреть в другую сторону, – то, как обнаружила Грета, можно было следить за разговором, не оказываясь подчиненной. Слабый прерывистый голос монаха, когда он раздался, стал резким контрастом чудесным модуляциям Варни.
– В безопасности, – сказал он и вздохнул, показавшись ужасно юным.
– Где вы? – спросил Варни.
– Набережная… дом.
– Кто вы?
– Отлученный. Проклятый.
– Как ваше имя?
Он медленно покачал головой, не отрывая ее от подушки: либо имени нет, либо он его не помнит, либо… ему запрещено вспоминать.
Варни глубоко вздохнул и продолжил свои вопросы.
– Откуда вы?
– Под… городом. Внизу. Туннели внизу, залы.
– Расскажите нам про это место под городом, – попросил Варни ровным тоном. – Что там, внизу?
– Божественный Свет.
– Что такое божественный свет? Расскажите нам все, что вы про него знаете.
Она почувствовала, как Варни немного усилил воздействие, словно повернул реостат. Слабое, невнятное бормотание в ответ на его вопросы окрепло почти до нормальной речи.
– В комнате с табличкой «Энергоблок». Он… в металлическом шкафу с круговой шкалой на дверце. Он сделан из стекла и гудит, постоянно, никогда не меняясь, даже когда говорит Гласом Божьим.
Монах вдруг начал мычать – мерзким воющим звуком, – и рядом с ней Ратвен резко втянул в себя воздух. Грета обрадовалась, когда возобновилась негромкая речь.
– Внутри стекла есть искра – такая яркая, что трудно рассмотреть. Она не перестает двигаться. И она светится. Она светится голубым и отбирает наше зрение, наши грехи, нашу нечистоту. Она выжигает все… все мирское.
– «Мы» – это кто? – уточнил Варни.
– Братья. Члены… Священного «Ордена Меча Святости», Gladius Sancti. Только те, кто очистился светом… могут носить клинок.
Голос Варни чуть дрогнул.
– Расскажите нам про клинок.
– Крестообразное лезвие. Умащено елеем. Их десять… теперь – девять.
– Откуда они взялись?
– Не знаю… – Он повернул голову на подушке, веки его на мгновение сомкнулись. – Нашли. Их… нашли. Брат Иоанн сказал… что находка клинка и тайны елея – это знак того, что в мире есть зло, которое надо искореннить.
– Орден возник до находки?
– Он был… над землей, – ответил монах, немного удивляясь этому воспоминанию. – Под солнцем. В… Челси? С людьми… людей было больше, пока не пришел свет.
– Челси, – повторил Варни.
– Семинария, – отозвался он, словно ухватившись за кончик воспоминания. – В семинарии. Холл… Аллен Холл. Я… учился. Иоанн был там.
Он заметно растерялся.
– Иоанн был там, а потом… я не был семинаристом. Не знаю… не знаю, как, но я был пострижен. В братстве.
– Вы не помните, как вступили в орден?
– Нет, – ответил он, растерявшись еще сильнее. – Я всегда был в ордене, ничего другого не было. Меня не было до ордена, но… я был в семинарии, это я помню.
– Ничего страшного, – сказал Варни очень мягким, добрым голосом. – Пока не будем об этом. Расскажите мне про орден. Про «Меч Святости».
– Мы были… под солнцем, – повторил он снова. – Мы собирались в церквях, но потом Иоанн… брат Иоанн… нашел крестообразный клинок и святой елей, и после этого не стало солнца, совсем не стало солнца, не стало неба, но нам и не нужно было солнце, потому что был Божественный Свет, свет, который никогда не меркнет и не гаснет, бесконечный свет, горящий под землей. Истинный свет, более истинный, нежели дневной, который говорил брату Иоанну о священном учении.
– А что такое священное учение?
Голос Варни стал немного настойчивее – но только немного.
– То… что мы знаем, что мы – Божьи, а… весь мир погряз во зле, – сказал он, и Грета опознала то изменение интонаций, которое приходило с заученными ответами. – «Сломите руку злодея и грешника, ищите его греховность, пока… не исчезнет вовсе». «Воздайте им по делам их… и по греховности их помышлений: воздайте им по делам рук их, извергните их в пустыню». Это – наше дело… наш крест… и наша привилегия. «Нет тьмы и тени смертныя… где творящие беззаконие сокрылись бы».
Последние слова его декламации повисли в воздухе, словно клубы дыма. Варни молчал. Грета решилась открыть глаза – и обнаружила, что он выглядит невыносимо усталым, больше, чем раньше.