Несокрушимые - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Лощилов cтр.№ 74

Силы противников были неравными: у Сапеги — 12 тысяч отборного войска, усиленное казаками Заруцкого, которых привёл из Тушина сам красавец-атаман. У Скопина — менее 10 тысяч человек, большую часть которого составляли ополченцы, лишь вчера взявшие оружие в руки, да тысяча шведов, возглавляемых неутомимым Зоме. Однако русский полководец решил не уклоняться от боя. Наиболее боеспособную часть войска во главе с воеводами Борятинским, Жеребцовым и Волуевым он отправил за Волгу, а сам с ополченцами и шведами остался на левом берегу, решив распорядиться ими по обстоятельствам. В ночь на 18 августа Сапега выступил из Рябовой пустыни и двинулся вдоль левого берега реки Жабни, дошёл до села Пирогова, стоявшем на месте её впадения в Волгу, и утром начал переправу. Правый берег Жабни был низок и заболочен, войско с трудом выбиралось на сухое место, а там их уже поджидал высланный Скопиным отряд. Вихрем налетел он на ляхов, вогнал в болота и многие там погибли, а иные побежали назад в село. Скопин не дал им собраться, начал переправу сам и ударил с двух сторон ополченцами и передовым отрядом. Закипел страшный бой, в пороховом дыму трудно было разглядеть друг друга, среди грохота пищалей, звона железа, треска ломаемых копий и воплей раненых нельзя было ничего услышать. Так продолжалось весь день, победа склонялась то в одну, то в другую сторону, и вот уже на закате перед русскими войсками показался всадник на белом коне, то был сам Скопин, вывел он последние две сотни, оставленные в ратный запас, и вскричал, обращаясь к знаменитому калязинскому чудотворцу: «Отче Макарий, помоги нам!» Прогрохотал гром собирающейся грозы, русские сочли это ответом небесного защитника и ударили с такой силой, что ляхи дрогнули и побежали. Русские устремились в погоню, от полного разгрома Сапегу спасла только начавшаяся гроза. Она была в то лето последней.

Гром Калязинской победы оказался сильнее грома небесного, он раскатился повсюду. Люди ликовали и воспрянули надеждой, все старались сделать посильный вклад в дело освобождения земли, жертвовали последним; соловецкие иноки, например, вместе с деньгами прислали ложку, показывая, что выгребли свою казну дочиста, деньги на усиление рати прислали многие города и богатые люди, большинство же просто предлагало свои жизни. Шуйский радостно писал Скопину: «Слышим о твоём великом радении и славим Бога. Когда ужасом или победою избавишь государство, то какой хвалы сподобишься от нас и добрых россиян! Какого веселия исполнишь сердца их! Имя твоё и дело будут памятны во веки веков не только в нашей, но и во всех державах окрестных. А мы на тебя надёжны, как на свою душу».

В Троице о Калязинской победе узнали утром следующего дня, из Рябовой пустыни прибежал косой толмач Ян и вместе с несколькими ранеными ляхами передался крепости. То-то радости было у иноков и всех защитников, загремели ликующим благовестом колокола, люди плакали и верили, что уже недалёк миг их освобождения. Вслед за лагерем Сапеги разорится Тушинская стоянка, за ней ещё несколько воровских прибежищ, и освободится Русская земля от чужеземной и природной нечисти, дай-то Бог!

В тот же день совет старцев решил выделить Скопину на уплату чужеземцам пять тысяч рублей. Иоасаф вызвал Афанасия и вручил ему письмо Палицыну с распоряжением о пересылке денег.

— Будь осторожен, сын мой, — напутствовал он, — ты хорошо потрудился во славу обители, верю, что справишься и с этой службой. Дай-ка покрещу тебя на дорогу.

Афанасий принял благословение со слезами на глазах, ему было жаль расставаться с добрым настоятелем, да и тот выглядел растроганным. Доведётся ли им встретиться вновь? Не подозревали они пока, что в мутном потоке российской смуты скоро появится новый омут, который будет пострашнее прежних и поглотит их обоих.

Победы Скопина вели, прежде всего, к упрочению власти Шуйского, и приверженцы Тушинского вора обеспокоились за свою судьбу. Лукавый царь мог проявлять великодушие в стеснённых обстоятельствах, но с обретением силы был бы беспощаден к тем, кто колебался и допускал перелёты, не говоря уже об откровенных противниках. Особенно тревожилась новоиспечённая знать, получившая чины и боярские звания из рук царика, ясно, что с его падением им грозило возвращение в прежнее ничтожество. Виделся только один выход: искать защиту у нового могущества, каковым в представлении многих был польский король. Сигизмунд проявлял встречный интерес, его, в свою очередь, беспокоил зарождающийся союз России со Швецией: если он состоится в полной мере, Карл IX начнёт новую борьбу со своим племянником и тогда ему придётся думать не о приобретении шведской короны, но о сохранении польской.

Мысль о более тесных связях между двумя славянскими народами существовала давно и временами принимала вполне отчётливые формы. В 1600 году, когда началась польско-шведская война за Ливонию, возник проект государственной унии России и Речи Посполитой в форме двуединой монархии с общим флотом, монетой и внешней политикой. Каждая сторона должна была сохранять свой жизненный уклад и веру, знать — привилегии, народ — обычаи, но торговать беспошлинно и защищаться от врагов общими силами. Идея, на первый взгляд, благотворная, польские авторы говорили об обоюдных выгодах такой унии, упирали на равноправность сторон, выставляли лишь одно непременное условие: вернуть по исконной принадлежности все спорные территории, это означало прежде всего возвратить Польше Северскую землю, Смоленск и ряд порубежных крепостей. Условие заведомо неприемлемое для русской стороны, ибо предки не любили поступаться своими землями даже во имя очевидных политических выгод. Кроме того, авторы проекта преследовали не столь явные долгосрочные цели — за государственным объединением должна быть достигнута церковная уния с дальнейшим приведением заблудших восточных братьев в лоно католической церкви. Недаром идейным вдохновителем проекта являлся Рим. Умный Годунов быстро распознал скрытую опасность, и долго тянувшиеся переговоры кончились ничем. Затем в Польше начались внутренние раздоры, у Сигизмунда развязались руки лишь к 1608 году и, когда последовал опасный русско-шведский договор о взаимной помощи, король понял, что медлить более нельзя.

Оставалось лишь одно затруднение: где взять деньги на войну? Рим на этот раз ограничился простым благословением, сейм, одобрив новую попытку претворить в жизнь идею об униатском государстве, не выделил ни злотого, предоставив королю возможность пользоваться собственными средствами. Сигизмунд, однако, не унывал: московские доброхоты давно утверждали, что русские бояре долго не потерпят в царях свою ровню, им нужен прирождённый государь, достаточно польскому королю перейти границу, как вся уставшая от раздоров страна охотно ляжет к его ногам. Раз так, большого войска не понадобится, можно обойтись без прожорливых ополченцев и довольствоваться теми, кто всегда под рукой, благо эти спесивые вояки радуются любой заварушке.

Итак, Сигизмунд решил более не откладывать похода за русский трон и возложил подготовку военной стороны дела на гетмана Станислава Жолкевского. Опытный военачальник понимал опасность вторжения в обширные российские пространства малыми силами, потому предлагал две возможности: либо стремительный бросок на Москву, где поддержка влиятельных бояр обещает быструю победу, либо, что более желательно, овладение Северской землёй и уже оттуда после усиления армии сочувствующими запорожскими казаками движение к центру России. Однако король и слышать о том не желал. Смоленск, отторгнутый Россией почти сто лет тому назад и являющийся укором для нескольких поколений польских королей, — речь должна идти только о нём. Жолкевский указывал на очевидные трудности осады столь сильной крепости малыми силами, Сигизмунд же рассматривал Смоленск в качестве пробного камня: удача должна вызвать подъём национальной гордости и тогда, в случае необходимости, каждый поляк сядет на коня.