Проклятие Ирода Великого - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Меженков cтр.№ 187

Но если государственные дела Ирод разрешал с присущей ему легкостью, то в делах своей семьи он совершенно запутался и чувствовал себя беспомощным, как птенец, выпавший из гнезда. К нему все чаще и чаще стал являться ночами ессей Менахем и говорил: «Убей всех своих сыновей, как Авраам вознамерился убить своего единородного сына Исаака, чтобы доказать Предвечному свою нерассуждающую веру. Принеси их в жертву за все твои прегрешения перед Господом Богом нашим и Сыном Его, который вот-вот явится к тебе в белых, как облако, одеждах, и примет из рук твоих царственный венец».

Главная интрига завязалась, как и прежде, вокруг сыновей Ирода от покойной Мариамны Александра и Аристовула. Дабы не домысливать то, что уже давно было известно современникам Ирода, я снова обращусь к свидетельствам историков, которые, в свою очередь, опирались на документальные записи Николая Дамасского – очевидца происходившей на его глазах трагедии:

«Так как клевета против юношей росла и все как будто видели особую, так сказать, заслугу в том, что могли сообщить относительно их что-либо тяжкое, донесение о чем могло казаться преследующим лишь благо царя, то случилось нечто весьма серьезное в жизни молодых людей. У Ирода было два телохранителя, Юкунд и Тиранн, особо ценимые им за силу и рост. Царь рассердился на них и удалил их от себя; и вот они стали сопровождать Александра, который ценил их за их гимнастическую ловкость, давал им кое-какие деньги и вообще делал им разные подарки. Царю немедленно они показались подозрительными, и он велел подвергнуть их пытке. Сперва они долго крепились, но затем сознались, что Александр убеждал их умертвить Ирода, если он во время охоты за дикими зверями очутится вблизи их. Тогда-де возможно будет сказать, что царь свалился с лошади и упал на их копья, как это раз с ним действительно и случилось. Вместе с тем они показали, что в конюшне у них зарыто золото, и обвинили начальника охоты в том, что он дал им копья из царского арсенала, равно как по приказанию Александра снабдил оружием также и слуг последнего.

После них был схвачен также комендант крепости Александреума и подвергнут пытке. Его обвинили в том, что он хотел принять в эту крепость царственных юношей и выдать хранившуюся там царскую казну. Однако он не признался в этом, но явившийся Иуда, сын его, подтвердил правильность обвинения и представил, видимо, писанное рукой Александра письмо следующего содержания: “Если мы, с Божьей помощью, совершим все то, что имеем в виду, то мы прибудем к вам. Поэтому, сообразно обещанию, приготовьте все к нашему приему в крепости”. После получения этого письма Ирод уже не сомневался в существовании заговора сыновей против него. Александр, однако, уверял, что писец Диофант подделал его почерк и вся эта записка является коварством Антипатра, [поспешившего отправиться в Рим с целью показать отцу своему свою якобы непричастность к этому делу]. Диофант слыл знатоком своего дела и впоследствии умер, изобличенный в таком же точно поступке.

Всех тех, кто подвергся пытке, царь представил в Иерихоне толпе народной, дабы добиться обвинения сыновей своих. Чернь побила их собственноручно камнями. Когда же толпа приготовилась подобным же образом умертвить и Александра, царь удержал ее от этого и выслал для ее успокоения ее Птолемея и Ферору. Юношей заключили под стражу и учредили за ними тщательный надзор; к ним более не допускали никого, все их поступки замечались; одним словом, они очутились в ужасном положении бесчестных преступников. Один из арестантов, именно Аристовул, был доведен до такого отчаяния, что заставил даже свою тещу и тетку Саломию пожалеть о постигших его бедствиях и возненавидеть виновника их. “Разве, – говорил он, – и тебе не угрожает опасность гибели, потому что о тебе клевещут, будто ты, в надежде на брак с Силлеем, сообщаешь ему все здесь происходящее?” Впрочем, та немедленно поспешила сообщить об этих речах брату. Последний тогда более уже не мог сдержать себя, приказал заковать их в оковы и разлучить, а также велел им самим написать императору, какое зло они причинили отцу своему. Так им было велено, но они написали, что вовсе не злоумышляли против отца своего и не принимали никаких мер относительно его; что они, правда, задумали бежать, да и то по необходимости, потому что вечные подозрения делали им жизнь невыносимой.

Около этого времени из Каппадокии от Архелая прибыл посол, некий Мела, который принадлежал к числу сановников царя. Ирод, желая ему доказать нерасположение к нему Архелая, велел позвать Александра, который и явился, как был, в кандалах, и вновь стал расспрашивать его, куда и как братья решили бежать. Александр сказал, что к Архелаю, потому что последний обещал доставить их в Рим. Впрочем, говорил он, они не имели в виду ничего неуместного или гнусного относительно отца и нет ни слова правды в том, в чем обвиняют их бессовестные противники. Им бы хотелось, в видах более точного расследования, чтобы Тиранн и его товарищи еще оставались в живых, но и их загубили скорее, причем Антипатр подослал в народ своих собственных клевретов.

При этих словах царь приказал отвести Мелу и Александра вместе к дочери Архелая Глафире и спросить у нее, не знает ли она чего-либо относительно злого умысла против Ирода. Лишь только они явились и Глафира увидала Александра в оковах, как стала биться головой об стену и вне себя громко и жалостно рыдать. У молодого человека также выступили на глазах слезы, и всем присутствующим зрелище это было крайне тягостно, так что они долго не были в состоянии сделать или говорить то, ради чего явились. Несколько позже Птолемей, которому было поручено привести Александра, обратился к нему с просьбой сказать, знала ли его жена что-либо из его планов, и тогда Александр воскликнул: “Да разве она этого не знала, она, которую я люблю больше жизни своей и которая является матерью детей моих?” На это Глафира с рыданиями отвечала, что она не знала ни о чем дурном, если же она тем сможет способствовать спасению мужа, то она готова лгать на себя и рассказать все что угодно…»

Дальше – больше. Ирод написал Августу письмо с просьбой во второй раз вызвать на суд своих сыновей. Август, сам испытывавший проблемы со своей дочерью Юлией, ответил, что Ирод, как отец, вправе решить судьбу своих сыновей самостоятельно, для чего предложил царю отправиться в Берит, куда он пошлет в качестве судьи своего военачальника Сатурнина с его легатами, в качестве прокуратора Волумния, а Ироду, в свою очередь, предложил пригласить для объективного рассмотрения дела своих друзей и родственников, включая Саломию и Ферору. Историк продолжает:

«Когда в Берит прибыли римские наместники и все вызванные царем из различных городов, Ирод поместил сыновей своих, не желая представлять их судьям, в сидонской деревушке Платане, вблизи города, чтобы всегда иметь возможность их в случае их вызова в суд. Сам он лично предстал перед полуторастами судьями и начал свое обвинение, которое казалось не слишком тяжким, поскольку его принуждали к тому печальные обстоятельства, но которое было совершенно неуместно в устах отца относительно детей своих. Он был крайне раздражен и выходил из себя, доказывая виновность юношей; при этом он выказал явные признаки своего гнева и необузданной дикости ^[416], не давая судьям возможности лично проверить доказательства виновности, но повторяя свое недостойное отца обвинение детей, сам читая их письма, в которых, впрочем, вовсе не упоминалось ни о заговоре, ни о каком-либо другом преступном замысле, но где только говорилось об их планах бегства и встречались некоторые крупные резкости по его адресу, вызывавшиеся его собственной враждебностью к детям. На таких местах царь возвышал голос и говорил, что тут лишнее доказательство очевидного существования заговора, причем клялся, что охотнее лишился бы жизни, чем выслушивать такие речи. В заключение он сказал, что как по природе, так и в силу предоставленной ему императором власти он имел бы право решить данный вопрос по собственному усмотрению, и привел древнее постановление, в силу которого, если родители человека выступали против него с обвинениями и возлагали руки свои на голову сына, последний обязательно подвергался побитию камнями со стороны всех присутствующих при этом ^[417]. Несмотря на то, что он, царь, властен делать в своей стране и в своем царстве все что угодно, он все-таки готов выслушать приговор судей. Последние, говорил он, здесь не столько в качестве судей, долженствующих вынести приговор по очевидному преступлению детей, которые его чуть не погубили, сколько в качестве свидетелей, имеющих возможность понять гнев его, так как никто, даже иноземец, не отнесется безучастно к столь коварному замыслу.