Застолье в застой - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Коротич cтр.№ 47

Все эти подробности уничтоженной жизни ушли быстро и, кажется, навсегда. Я достаточно циничен, чтобы не ахать по поводу целующихся над алтарем голубков, но флирт Остапа Бендера с мадам Грицацуевой или твердость руки Марютки из «Сорок первого», убивающей возлюбленного по причинам классовых разногласий, тоже не вызывают восторга. Помню, что и мой процесс бракосочетания занял минут десять в ЗАГСе и чуть больше — в разговорах с родителями; был еще домашний обед с друзьями и родственниками. Не знаю, прогресс ли это, тем более сейчас, во времена все ускорившей сексуальной революции и однополых браков, уже регистрирующихся во многих странах.

Если уж вдаваться в теорию, то напомню, что у философов не существует единого определения прогресса, тем более — в личной жизни. Отсталый Гегель считал, что критерием прогресса является увеличение свободы в обществе. Передовой Маркс объявил критерием прогресса развитие производительных сил. В обществе, исповедующем марксизм, появились термины «человеческие ресурсы», «рабочая сила». Человек, семейный или одинокий, с общественного дна или из «новой элиты», занимал свое место в строю и расценивался как воспроизводимое природное сырье, вроде леса. Его швыряли во все горнила без жалости; при этом марксисты считали свои догмы абсолютной истиной, а себя — мессиями, несущими человечеству счастье. Они тоже были взаимозаменяемы, эти философы (помните сталинское: «Незаменимых людей нет!»?), и послушно растворялись в своем деле. Зато считалось, что их устами говорила история, а современные люди — глина, из которой предстоит вылепить будущее. Потери на этом пути неизбежны, но все они — на благо несмышленого человечества. «Не можешь — научим, не хочешь — заставим!» Николай Бухарин уточнил: «Пролетарское принуждение во всех его формах, начиная с расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи». Человеческие материалы всех стран, соединяйтесь!

Иван Бунин незадолго до отбытия из Одессы в эмиграцию записал: «Разве многие не знали, что революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадает из огня да в полымя? Главарями наиболее умными и хитрыми вполне сознательно приготовлена была издевательская вывеска: «Свобода, равенство, братство, социализм, коммунизм!» И вывеска эта долго еще будет висеть — пока совсем крепко не усядутся они на шею народа».

Уселись очень вскоре, почти сразу.

Бывший киевский политик и газетчик, убежденный монархист Василий Шульгин, которому довелось принимать отречение от престола последнего российского императора, писал в «Трех столицах»: «Без панов жить нельзя. Что такое «паны»? «Паны» — это класс, который ведет страну. Во все времена и во всех человеческих обществах так было, есть и будет. Его называли: высшими кастами, аристократией, дворянством, буржуазией, интеллигенцией, элитой, классом «политиканов», «революционной демократией» и, наконец, на наших глазах называют «коммунистами» и «фашистами». Иногда правящий класс окрашивается в национальные цвета, и тогда его называют то «варягами», то «ляхами», то «жидами». При всей разности у всей этой формации людей есть нечто общее…»

Вначале у нового «панства» со старым общими оказались дворцы, винные погреба, меховые пальто и бриллианты. В смысле: новые хозяева присваивали себе собственность прежних. В харьковской летописи революционных лет сохранилось одно из воззваний того времени: «Мы должны ограбить у буржуазии те народные миллиарды, которые хитрая буржуазия превратила в шелковое белье, меха, ковры, золото, мебель, картины и посуду».

Ну ладно, одна мечта сбылась, ограбили. Что дальше? Как и кто будет править ограбленной страной? В «Апрельских тезисах», сочиненных в революционном 1917-м, Ленин пообещал, что после захвата власти его сторонниками возникнет совершенно новый аппарат власти, где «плата всем чиновникам при выборности и сменяемости всех их в любое время не выше средней платы хорошего рабочего», и вообще Страна Советов будет «новым типом государства без полиции, без постоянной армии, без привилегированного чиновничества». Нарушение этих обещаний и легло в основу придуманного Ильичом общества.

Дело в том, что вскоре после прихода к власти Ленина осенила гениальная идея о новой сортировке населения и принципах управления им. Он решает поставить под контроль все запасы еды и, выдавая ее, сделать хлеб мощным средством управления государством. Так же как раньше вождь отслеживал, чтобы в частных руках не осталось денег и, кроме госхранилищ, ценности нельзя было сберегать больше нигде, так и теперь он поставил перед единомышленниками новую задачу: «Ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках держателей. Объявить всех, имеющих излишек хлеба и не вывозящих его на ссыпные пункты, врагами народа, предавать их революционному суду». При этом, ясное дело, определять, что такое «излишек хлеба», имела право исключительно новая власть. «Распределяя его, — подчеркивал Ильич, — мы будем господствовать над всеми областями труда».

А дальше — просто. Новой элитой страны стали те, кого в тюрьмах зовут хлеборезами, то есть — пробившиеся к распределению харчей. Даже самые правоверные большевики понимали, что никто без хорошей подкормки на них работать не будет, поэтому новая элита формировалась не вокруг принципов, а вокруг кормушек, которые, по-своему, тоже были точками приложения принципов. Если бы, как кричали на митингах, в грядущем мире предвиделось распределение «по способностям» или, не дай бог, по репутациям, самые шумные большевики первыми рванули б на баррикады, потому что с образованием и порядочностью у большинства из них было туго. Но хватательный рефлекс развился очень быстро, и его закрепили.

Захватывали все — чужое движимое и недвижимое имущество, автомобили, дачи, продукты и винные погреба. Бывшие царские курорты, всякие крымские Ливадии с Алупками, мигом превратились в места отдыха новых хозяев жизни. Уже в 1918 году была организована столовая для «народных комиссаров», где подавали на изъятом севрском фарфоре. Оглядев меню, Ильич посетовал, что «грузины без вина никак не могут», и для Сталина нашлись коллекционные вина. Ленин лично контролировал доставку продуктов в кремлевские столовые. В рационе всегда должно было числиться по нескольку сортов икры, рыбные деликатесы, сыры, а также грибочки с огурчиками, к которым вождь пристрастился за время ссылки в Шушенском.

Сохранилось меню обедов Дзержинского за 1920 год, тот самый, когда в стране царил голод, а в Поволжье фиксировали случаи людоедства: «Понедельник — консоме из дичи, лососина свежая, цветная капуста по-польски. Вторник — солянка грибная, котлеты телячьи, шпинат с яйцами. Среда — суп-пюре из спаржи, говядина-булли, брюссельская капуста». И так далее. Тем временем в стране распространяли байки про голодные обмороки вождей. Знай народ правду, он бы из кое-кого сделал «шпинат с яйцами»…

В дневниках Корнея Чуковского есть запись о том, как гневался Максим Горький, до которого доходили слухи о начальственных рационах: «Нужно, черт возьми, чтобы они либо кормили, либо — пускай отпустят за границу, раз они так немощны, что ни согреть, ни накормить не в силах. А провизия есть… в Смольном куча икры — целые бочки… Вчера у меня одна баба из Смольного была, так они все это жрут, но есть такие, что жрут со стыдом…»