Ловушка для птиц - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Платова cтр.№ 45

– То есть… Насмерть забить камнями щенка – это в порядке вещей?

Брагин вдруг почему-то страшно разозлился на Веру. Еще неизвестно, кто более безумен – ее обидчик или она сама, при таких-то сентенциях.

– Вы говорите совсем как Петя Гусельников.

– Про щенка?

В истории Гусельникова фигурировала старая больная собака, но сути дела это не меняет.

– Про бабочку, которой отрывают крылья. Про ящерицу, брошенную в костер. С чем еще могут справиться дети?

Хорошо бы спросить у мальчика, спящего в сове, вот только вряд ли он умеет говорить.

– Со всем, кроме взрослых. – Брагин не совсем уверен, что дело обстоит именно так.

– У вас самого есть дети?

– Нет.

Главный минус доверительных бесед состоит в том, что и тебе могут задавать вопросы личного характера. К этому нужно быть готовым, но Брагин вечно оказывается не готов. Лучше вернуться к обсуждению оторванных крыльев.

– Не дав ход этому делу, вы совершили большую ошибку, Вера.

– Зато я дала возможность его музыке звучать. Еще несколько лет.

– Странная позиция.

– Вы когда-нибудь слышали его игру?

– Нет.

– Если бы услышали, то не назвали бы мою позицию странной.

– Сомневаюсь. Наказание за преступление должно быть неотвратимым. Это мое глубокое убеждение.

– У австрийского композитора Альбана Берга есть один скрипичный концерт – и Ерский был в нем особенно хорош. Распахивал в душе такие двери, о которых даже не подозреваешь. Настежь, настежь! – Вера вдруг сжала кулаки, ухватив ими скатерть. – Концерт называется «Памяти ангела». Он и есть неотвратимость. А все остальное – не так уж важно.

– Не понимаю.

– Что именно?

– С вами ведь работали дознаватели. Должны были работать – после того, как вы пришли в себя.

– Помнится, кто-то меня допрашивал. Или как это называется? Уточнял обстоятельства.

– Что вы им рассказали?

– Ничего.

– Но ведь имя Филиппа не могло не всплыть. Кто-то же доставил вас в больницу. Вызвал «Скорую»…

– Думаю, это был Петя Гусельников.

– Вы не знаете точно?

– Я не общаюсь ни с кем из прошлой жизни.

– И с Гусельниковым, вашим спасителем?

– И с ним.

– Безотносительно этого… Должны были начаться проверки…

– Повторяю. Я не подавала никаких заявлений.

Хоть трижды не подавай – обычную в таких случаях практику это не изменит. Если только…

– Простите, но я вынужден спросить. Травмы ведь были тяжелые.

– Говорят, нейрохирурги совершили чудо. Почти месяц я пролежала в коме. Еще год ушел на восстановление. Руку тоже удалось сохранить.

Месяц в коме. Тяжкие телесные. Покушение на убийство. Дело должны были возбудить в любом случае. Почему Филиппу Ерскому все сошло с рук?

– Значит, вы не в претензии, Вера.

Его голос прозвучал насмешливо, а ведь Брагин хотел совсем не этого. Понять, почему любовь все время отодвигает границы дозволенного, – вот что ему нужно. И почему на этих границах добро, выскочив из окопов, с таким энтузиазмом братается со злом.

– Нет, не в претензии.

– Спасибо, что живы?

Импровизированное струнное трио уже некоторое время раздражало Брагина: сама Вера – то ли сумасшедшая, то ли блаженная. Потерянный медвежонок Гусельников, втюхавший Сергею Валентиновичу придуманную историю про собаку (хотя настоящая – с избитой женщиной – была в разы страшнее). И наконец, покойный Филипп Ерский, чье поведение тянуло на поведение маньяка. Человека с явными психическими отклонениями как минимум. И все-таки странно… Очень странно, что расследование так и не было проведено.

– Я больше не играю профессионально, но… Могу обучать этому детей. У меня чудесный муж. Он нейрохирург, очень перспективный. Один из тех, кто спас меня. Через полгода мы уедем в Мюнхен. Ему предложили работу в хорошей клинике. И у меня замечательный сынишка. Хотите взглянуть на него?

– Нет, – почему-то перепугался Брагин. – Не стоит тревожить малыша. Вдруг проснется?

– Все равно ему уже пора просыпаться. Скоро буду его кормить.

Это был тонкий намек на то, что пора сворачивать беседу. Брагин и сам понимал, что больше ничего, заслуживающего внимания, он из Веры не выудит. Но все-таки спросил:

– А ваш муж? Неужели он смирился с тем, что Филипп Ерский остался безнаказанным?

– Лёва? Он знает не больше, чем все остальные.

– Вы даже не рассказали ему?

– Нет. Он очень мягкий и неконфликтный человек. И очень, очень порядочный. С правильными представлениями о жизни. Если бы я рассказала… Ему бы пришлось соответствовать этим представлениям и… как это принято говорить… выйти из зоны комфорта. А любая борьба, если это не борьба за человеческую жизнь у операционного стола… Она плохо сказывается на Лёве.

– Решили оградить мужа от мужских поступков?

– Поверьте, есть силы, столкновения с которыми лучше избегать.

– В таком случае зло никогда не будет наказано, – пожал плечами Брагин.

– Зло никогда не будет наказано. Я знаю, что говорю, поверьте.

Несколько минут они сидели молча. Брагин что есть сил вглядывался в Верино лицо – черное солнце, тихий омут; овраг, заросший по краям одуванчиками. И кажется, вгляделся. Во всяком случае, он увидел то, что Вера Протасова предпочла бы скрыть: звериную тоску в ее глазах.

Звериная тоска, да.

Возможно, именно такое чувство возникает, когда оказываешься внутри скрипичного концерта «Памяти ангела».

…Неизвестно, кто придумал этот новогодний ритуал – записывать желания на крошечных полосках бумаги, скручивать их в тонкие жгуты, поджигать и дожидаться, когда они сгорят – хотя бы на две трети. После чего пепел бросается в бокал с шампанским и выпивается со всем содержимым. Начать нужно с первым ударом курантов, а закончить – до того, как пробил последний. Уже лет восемь это – основа всех духовных практик Брагина и его жены Кати.

Мысль материальна, – утверждает Катя. Нас услышат. Не могут не услышать.

Брагину остается только подчиниться.

Он прекрасно знает, что именно Катя напишет на своем клочке. Обычно он пишет то же самое, просто так, по инерции. Но еще и потому, что Кате вполне может прийти в голову проинспектировать его собственную бумажку: загадал ли он то, что нужно? Не отклонился ли от магистральной линии? Такое уже было однажды, когда Катя, еще до президентского поздравления, потребовала у Брагина показать, что там написано.