Он все еще молча ее разглядывал.
— Вы масса Карелла?
Она кивнула.
— Я васа знаю? — спросил он, склонив голову набок, изучая ее лицо.
Она снова кивнула.
— И ви меня знаете?
Она кивнула.
— Чарли Чен, — сказал он и засмеялся, хотя ничего в его теле не задрожало; смех невесомым ветерком продувал хрупкое старое тело. — Все зовут меня Чарли Чан. Чарли Чан — больсой детектив. А я Чен, Чен. Ви знаете Чарли Чана, детектива?
Те же слова он произносил годы назад.
У нее почему-то навернулись слезы.
— Больсой детектив. Имеет глупих синовей. — Чен снова засмеялся. — Я иметь глупий синовей тоже, но я не детек… — Внезапно он замолчал, и его глаза широко раскрылись. — Вы жена детектива, жена детектива! Я делал для васа бабочку! Черную кружевную бабочку!
Она снова кивнула, теперь улыбаясь.
— Ви не можете говорить, да, помню. Но вы читаете меня по губам, да?
Она кивнула.
— Хоросо, все отлична. Как вы поживали, леди? Все такая же красивая, самая красивая леди из всех, кто бывал в моем магазине. Бабочка еще на плече?
Она кивнула.
— Лучшая бабочка из всех, что я делал. Красивая маленькая бабочка. Я хотел делать больсую, помните? Вы сказала: «Нет, маленькую». Я сделал кросечную нежную черную бабочку, очень хорошо для леди. Очень секси в открытом платье. Васему мужу понравилось?
Тедди кивнула. Она начала было говорить что-то руками, оборвала себя — как ей часто приходилось — и затем указала на карандаш и лист бумаги, лежащие на прилавке.
— Хотите говорить, так? — Чен, улыбаясь, передал ей карандаш и бумагу.
Она написала: «Как вы жили все эти годы, мистер Чен?»
— А, не так хоросо, — сказал Чен.
Она посмотрела на него вопросительно.
— Старый Чарли Чен заболела.
На мгновение она его не поняла.
— Рак, — сказал он и, увидев мгновенный шок на ее лице, добавил: — Нет, нет, леди, не волнуйтесь, старый Чарли будет в порядке, точно.
Он следил за ее лицом. Она не хотела плакать. Не хотела унижать старика жалостью, плача по нему. Она развела руки. Склонила голову к плечу. Слегка приподняла брови. И увидела на его лице и в его глазах: Чен понял, что она хочет сказать, как сочувствует ему.
— Спасибо вам, леди, — сказал он, взял обе ее руки в свои и снова улыбнулся. — Так почему вы пришли сюда? Повидать Чарли Чена? Вы напишите, что вы хотели.
Она взяла карандаш и снова стала писать.
— А! — сказал он, следя за карандашом. — Очень хорошая идея. Очень. Ладно, о’кей.
Он следил за двигающимся карандашом.
— Хорошо, пойдемте в заднюю комнату. Чарли Чен так рад, что ви пришли его повидать. Мои сыновья теперь все женаты, я говорил? Старсий — врач в Лос-Анджелесе. Головы лечит! — сказал он и засмеялся. — Психиатр! Представляете? Мой старсий сын! Другие два… идемте, леди… другие два…
Из окна, у которого стоял капитан Сэм Гроссман, глядя вниз на Хай-стрит, открывался вид почти на весь деловой центр города. Новое здание штаб-квартиры полиции выстроили почти полностью из стекла, и Гроссман порой думал, не следит ли кто за ним, пока он занимается каждодневной рутиной — например, пытается дозвониться до восемьдесят седьмого участка. Дозвониться до них всегда было трудно, и это раздражало. Вообще, Гроссман считал свою работу в лаборатории важной, волнующей и очень необычной, но не признался бы в этом никому в мире, кроме, возможно, жены.
Номер был занят. Он снова набрал номер. Снова занято. Вздохнув, Гроссман положил трубку и посмотрел на часы. У него сегодня должен был быть выходной. Сегодня воскресенье. Он здесь сегодня, потому что кому-то показалось забавным восстановить «Бойню в День святого Валентина» здесь, в этом городе, вместо Чикаго, где она произошла в 1929 году. Если память Гроссмана не подводила, случилось тогда вот что: несколько милых парней из банды Аль Капоне заставили семерых невооруженных, но не менее милых парней из банды Багса Морана выстроиться шеренгой у гаража и расстреляли их из автоматов. Получилась и в самом деле настоящая бойня. Получилась также и довольно хорошая шутка, потому что парни из банды Капоне были одеты в полицейскую форму. В то время в Чикаго ходили разговоры, что они и вели себя как полицейские, но это были всего лишь домыслы. Тем не менее этим утром, в девять — что, согласно часам Гроссмана, было почти три часа назад — несколько «полицейских» ворвались в гараж (в котором, правда, сидели не бутлегеры, а торговцы наркотиками), велели им построиться вдоль стены и хладнокровно расстреляли. Один из стрелков нарисовал на стене спрей-краской большое красное сердце. Убийцы даже не потрудились забрать с собой четыре кило героина, которые наркодилеры фасовали, когда они ворвались; возможно, решили, что белый героин слишком хорошо смотрится на фоне красного сердца на стене и красной крови по всему полу.
Как бы то ни было, на Нижней Платформе, неподалеку от Старого Квартала, осталось семь мертвецов, и в их телах остались пули, и эти пули извлекли и отправили в лабораторию — вместе с пустым баллончиком из-под краски, кучей отпечатков пальцев и соскобами автомобильной краски с фонарного столба напротив гаража. Краска на столбе была оставлена предположительно машиной преступников, вкупе с осколками стекла от разбитой фары на тротуаре. Вполне достаточно материала для того, чтобы занять лабораторию воскресным утром.
Гроссман снова набрал номер. Кто говорит, что чудес не бывает? Ответили!
— Восемьдесят седьмой участок, Дженеро, — сообщил торопливый голос.
— Детектива Кареллу, пожалуйста, — сказал Гроссман.
— Можно вам перезвонить? Мы тут сейчас очень заняты.
— Я пытаюсь вам дозвониться уже минут десять, — сказал Гроссман.
— Да, линии заняты, — сказал Дженеро. — Здесь все вверх дном. Оставьте ваше имя, и я попрошу его перезвонить.
— Нет, назовите ему мое имя и скажите, что я жду на линии, — раздраженно проговорил Гроссман.
— Ладно, как вас зовут, мистер? — сказал Дженеро, слегка фыркая.
— Капитан Гроссман. С кем разговариваю?
— Он скоро подойдет, сэр, — сказал Дженеро, забыв назвать Гроссману свое имя.
Гроссман услышал, как трубка грохнулась о твердую поверхность. На заднем плане раздавались громкие крики, но это было вполне обычно для восемьдесят седьмого, даже в воскресенье.
— Детектив Карелла, — сказал Карелла. — Чем могу помочь?
— Стив, это Сэм Гроссман.
— Сэм? Мне сказали, что звонит капитан Холтизер.
— Нет, это капитан Гроссман. Что там у вас происходит? Третья мировая?
— У нас тут делегация сердитых граждан, — сказал Карелла.