Карл Брюллов - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Андреева cтр.№ 61

Демидов сидит в сторонке, покуривая трубочку, смотрит на работающего Карла. Разве на него можно злиться? Творит создатель «Помпеи»! Из последних сил отчаянно горит, того и гляди умрет либо за мольбертом, либо от неумеренного пьянства, либо не рассчитав силы с очередной красоткой. Велик во всем Брюллов, велик, но не вечен.

Припомнился забавный анекдотец. Лежит русский художник Сильвестр Щедрин в жаркой земле Сорренто. После смерти он вроде как сделался святым Сильвестро. Исцеляет детей, которых родители приводят на могилку, или о которых молятся. С чего, спрашивается? А черт его знает. Местные жители говорят, будто бы при жизни синьор Сильвестро на праздниках с ними веселился да плясал, с детишками играл, так отчего же ему и после смерти вот так же запросто не помогать, коли его просят?

Оттого к его могиле в крохотной деревенской часовенке женщины со всей Италии приходят Богу молиться и добрейшего синьора Сильвестро о помощи и заступничестве просить?

Все это Демидов лично видел, описав небольшую речушку и беленькую часовенку за оградой, на стене которой он обнаружил бронзовую доску, на которой был изображен сам Щедрин. Толпа подтолкнула князя вперед и, когда подошла его очередь, Демидов послушно перекрестился, коснувшись доски с простой лаконичной надписью: «Здесь лежит Щедрин».

А чего доску-то трогал? — подмигивает из-за мольберта Карл.

А черт его знает… — Анатолий Николаевич рассеянно пожимает плечами, — надо было, вот и трогал.

Вот ведь как судьба обернулась, не знал-не гадал, ничего такого не делал, смирением не обладал, а вот же святым заделался. Пил, пейзажи писал… с женщинами… ну, по молодости с кем не бывало… — Он откладывает кисти и какое-то время всматривается в гостя. — Забавно будет, если на наших могилах бабы, мужней ласки лишенные да бездетные, будут просить дать им приплод?! Не захочешь, а выберешься из могилки от этих слез и жалоб. Ведь если при жизни всегда был охоч до этого дела, то, может, и после смерти?.. Мне икон да лампад не надо, я не гордый.

— Тебе не лампады, тебе фонарь зажигали, свечу условленную в окне ставили. Нешто я не слышал о твоих подвигах? — Свечу в окне. Именно свечу. — Карл вытирает дрожащие от волнения руки. — Когда женщина любит и ждет, она непременно должна выставлять в окне свечу. Потому как этот знак — маяк для моряка. Где б ни был любимый мужчина, чем бы ни занимался, какие бы думы ни занимали его разум, а не может он, мертвый или живой, не откликнуться на призыв женского сердца, не заметить свечу в окне!

* * *

Болезнь не отпускает, она напоминает о себе чаще, чем в Петербурге, но он уже сжился с ней.

В Риме Карл задыхался от жары, его тело исходило липким потом, грудь словно придавлена разогретой итальянским солнцем могильной плитой.

В Москве Гоголь сжигает рукопись второго тома «Мертвых душ». Корчатся в огне тетради с душами… По тяжелым тучам, как по ступеням древнего храма, спускается темноволосая панночка, кудри которой унизаны звездами. Крупными, такие только в Малороссии бывают. Она улыбается Гоголю, целует его, улетает…

Карл в Риме принимает чашу с отваром из рук дочери Винченцо Титтони — Джульетты, которую он писал в образе Жанны д'Арк… На миг ему кажется, что это та самая, спустившаяся к нему с ночного неба… но он тут же понимает свою ошибку, нежно целуя смуглую ручку и с благодарностью принимая горьковатый, сильно пахнущий травами напиток.

Слепок с лица Гоголя делает Коля Рамазанов.

Из Петербурга приходит официальное письмо на имя первой степени профессора исторической живописи К.П. Брюллова с предписанием немедленно освободить казенную квартиру…

За весной приходит жаркое, душное лето. Брюллов морщится, но пьет минеральную воду, гуляет, любуясь окружающей природой. Местечко Манциано, где у Титтони загородный дом, идеально ложится на пейзажи. Карл выбрал несколько удачных ракурсов, немного порисовал, подумал, кому бы подсказать из пейзажистов, махнул рукой…

Многих, кого так хотелось обнять, с кем мечталось выпить по старинному обычаю, нет больше в Риме. Нет на этой земле… Карл смотрит в высокое небо, думая, как спустится к нему темноволосая женщина, коли не будет ни одного облачка… ни одной, пусть даже призрачной ступени.

Юлии нет. Она в Париже или, возможно, уже приехала в Италию, но не знает о нем, а он о ней. Карл смотрит в небо. Высоко-высоко, в самом зените, так что приходится задирать голову, машет шляпой Торвальдсен, поднимает кружку молодого вина Камуччини, смеется обычно печальный и сосредоточенный Орест Кипренский, зовет Сильвестр Щедрин, рядом с которым тихим ангелом прячет голову под крыло Аделаида. Гагарин-старший, Самойлушка Гальберг, Марлинский, Пушкин, новопреставленный Гоголь… нет, новоприбывший Василий Андреевич Жуковский. Неужели и он?! Весь или почти весь Римский дом, к которому он так стремился! Друзья…

Скоро уже. Широкополая шляпа слетает с головы Карла и падает в высокую траву. Пора уже, пора. На следующее утро пришедшая позвать его завтракать Джульетта находит рисунок темноволосой женщины, спускающейся с неба на землю. Черты ее лица кажутся ей смутно знакомыми.

— Писал ночью с натуры! — веселится Карл, — а ведь каждый скажет, что ночь — неблагоприятное время для художеств. Ночью пить да гулять нужно, а уж никак не барышень рисовать. Впрочем, тут уж не подгадаешь — увидел и написал. В первый раз не во сне, наяву видел!

После этот рисунок назовут «Диана на крыльях ночи».

Прекрасная молодая женщина с лирой в руках парит над ночным Римом, на ее крыльях тихо спит богиня Луны Диана. Внизу хорошо просматривается кладбище Монте-Тестаччио. Карл показывает место на кладбище и ставит точку там, где желает, чтобы его похоронили.

В тот же день он умер на руках у семейства Титтони.

Сопровождая Карла в его последнем путешествии в Италию, я узнал, что он думал над грандиозным полотном «Всеразрушающее время», в котором хотел изобразить старика с косой, не жалеющего ни королей, ни патрициев, ни шутов, ни палачей. Все мы смертные, должно быть, хотел сказать Брюллов, все помрем, и черви нас съедят, так будем же веселы, будем любить и творить, потому что только лишь в этом оправдание молниеносности человеческой жизни. Гори, как подпаленная с двух концов свеча, а не тлей, люби, ошибайся, возносись в мечтах своих. Кто творец, тот и бог! Что нам земные цари, чей удел ничем не отличается от удела нищих? Так будем же гулять, пить вино, радоваться жизни, будем влюбляться и любить! Потому что это и есть самое лучшее, что мы можем сделать в этой жизни.

В высшей степени символично, что он упорно не видит смерть в образе женщины. Ведь женщина для него — символ вечной жизни с ее постоянными возрождением, обновлением. Он пишет смерть и в то же время рисует с натуры бродяг и актеров, счастливых своей молодостью и задором.