Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя - читать онлайн книгу. Автор: Олег Аксеничев cтр.№ 78

Прогулки с почтенным доктором до библиотек в императорский дворец и многочисленные монастыри в черте города. Безумные от радости новых книжных открытий глаза Джона Ди, получившего полную свободу заниматься любимым делом. Жену он, по её просьбе, отправил вскоре после переезда через Париж на родину, в Англию. С удобной оказией, с французскими дворянами, исполнявшими в Италии какие-то поручения могущественного друга королевы-матери Екатерины Медичи, обходительного Гвидо Кавальканти.

Заметив усмешку в глазах Андрея, Джейн Ди нашла возможность переговорить с бывшим любовником наедине.

— Знаешь, сначала очень много чего хотелось сказать, но... это всё будет беседой по поводу несовпадения мировоззрений. Не хочу. Каждый всё равно останется при своих и при своём. Ты видишь только тёмное, я вижу только тёмное... Мне надоело выяснять, кто из нас глупец. Никто. Но оба хороши... Чего я действительно сейчас хочу, так это попросить у тебя прощения. Прости, пожалуйста, что причинила тебе столько боли. Не хотела, но... Я живу, как умею, иногда это не слишком приятно для окружающих. Сейчас мне бы хотелось, чтобы наши отношения сложились по-другому, не так болезненно, во всяком случае. Нет, я не жалею, что встретила тебя. Но и не жалею, что прекратила отношения. В общем, прости... только не думай — умоляю! — что я чего-то жду от тебя в дальнейшем... Это «прости» значит только одно: я сожалею, что тебе больно.

Женщины. С извечной уверенностью, что жизнь мужчин вертится вокруг их поступков и интересов. Часто правые в подобных рассуждениях. Но, бывает, сильно ошибающиеся.

До встречи с Маргитой Андрей на самом деле сильно переживал разрыв с Джейн, её неверность. До, но не после.

Не возлюби жены ближнего своего — так ведь в Писании? Ближнего! А почтеннейший доктор Ди был для Андрея далёк и непонятен. Как этот призрачный туманный город в центре осенней Европы. И кто, в конце концов, говорит про любовь? Похоть, влечение — не более.

Андрей не был праведником, но и лишние грехи на душу брать не спешил.

— Простил, — искренне и со скрытым облегчением ответил Андрей на слова Джейн, достойные адвокатского искусства Цицерона. — До встречи! Во Франции или в Англии — как решат Бог и королева.

Бывает, что и достойный человек становится обузой. Джейн Ди мешала мужу просиживать сутки в библиотеках Праги, мешала Андрею следить за доктором, невесть зачем попадаясь на пути московита в самое неподходящее время. А оба мужчины, в свою очередь, не позволяли Джейн одним своим присутствием проявить интерес к другим особям этого пола. Интерес интеллектуальный либо плотский — какая разница?

Так что нарочито печальное прощание с Джейн вышло фальшивым, как всё в этом городе, где не только люди, но и здания надели на себя маски, и часто не по одной сразу.

«Безумный город, — не уставал повторять про себя Андрей. — Безумные люди».

На днях доктор Ди затащил Молчана к художнику, уже несколько лет работавшему здесь на императора Максимилиана, придумывая декорации к карнавалам, набрасывая эскизы костюмов. Рисуя картины, разумеется.

— Это новое слово в живописи! — наставительно говорил Джон Ди, тыча указательным пальцем в небо.

Новое слово, да ещё не одно, Андрей увидел уже над входной дверью в дом художника. «Ingegnosissimo pittor fantastico». Гениальнейший фантастический художник!

— Творческий человек, что вы хотите, юноша! — изрёк доктор Ди.

Если честно, юноша хотел пива и еды, но не расстраивать же почтеннейшего спутника подобными откровениями.

— Посмотрим, сударь, — обречённо сказал Андрей, постучав колотушкой по двери.

Императорский художник, итальянец с невыговариваемой фамилией Арчимбольдо, был пьян и оттого гостеприимен. Андрей получил кувшин вожделенного пива и примирился с жизнью. Тем более что подобной живописи он ещё на самом деле не встречал.

— Я и не художник вовсе, — говорил Арчимбольдо, прихлёбывая вино прямо из горлышка пузатой бутылки, сдавив её рукой с толстыми волосатыми пальцами. — Я — философ. Естествоиспытатель, если угодно. У мира один Творец, а мы не оставляем жалких попыток разъять Вселенную на части для облегчения познания. Глупости, синьоры мои, глупости! Вот картина, к примеру. Не я разравнивал и шлифовал доску основы. Не я наносил грунт. Не я приготовил краски. Но именно я — создатель, и не надо спрашивать столяра, как и почему здесь нарисовано. Поймите замысел мастера, спросите его самого. Не можете — поиграйте в художника, постарайтесь встать если не на его место, то где-то рядом.

— Жизнь, как игра? — кивнул головой доктор Ди.

— Игра, как жизнь, — пробулькал гениальный художник, демонстрируя поросший небритыми волосками кадык.

Андрей чувствовал, что тупеет. Говорили, что подобное ощущают при учёной беседе только некоторые гасконские дворяне. Молчан проезжал через Беарн — может, заразился?

— Вот портрет нашего возлюбленного императора, к примеру.

Лицо, проступившее с портрета, было одновременно нереально и узнаваемо. «Вот сукин сын», — с тоской подумал Андрей.

— Король-зима, — благоговейно кивал Джон Ди. — Как легендарный Артур, образцовый монарх. Как тонко! Вспоминаю также наших учителей, римлян, утверждавших, что зима — голова года. А эта связь лица с элементами природы...

— С пнём, — не удержался Андрей. — Тончайшая аллегория, что нынешний император — старый пень.

И улыбнулся во весь рот, старательно изображая хорошо выпившего и бестолкового юношу.

— Вы излишне смелы, юноша, — огорчённо, но отчего-то с явным удовлетворением, заметил Арчимбольдо.

— У него могущественные покровители, — сообщил доктор Ди. — Он служит самому Уильяму Сесилу. И охраняет меня от злоумышленников.

— О! — только и смог ответить художник.

Допив бутылку, он принялся ножом больших размеров и зловещего вида снимать сургуч с другой, вскоре вернувшись к выпивке и излюбленной теме:

— За нашей внешностью скрывается иная сущность, более похожая на нас истинных...

Более похожая... Даже на благозвучном итальянском это звучало коряво и простонародно. Художнику тяжело стать поэтом. Андрей, совершенно трезвый (кувшин в четыре кружки, что там пить), придавил носком сапога ползущего по дощатому полу мастерской таракана. Продолжил рассуждать про себя, глядя на мокрое пятнышко: рождённый ползать — летать не может. Повторил про себя афоризм, пожалел, что не пишет книг — хорошо бы прозвучало. И вернулся к речам Арчимбольдо.

— Вот вы, скажем, почтеннейший и глубокоуважаемый мною доктор! Я бы изобразил ваше лицо, как гору книг и свитков, разбросанных по мраморному полу. Холодная рассудочная основа и многообразие знаний, не так ли? Пока — просто. Но! Лбом вашим стала бы книга по математике, раскрытая посередине. Строчки формул и расчётов, как горизонтальные морщинки. Аллегория знания, скажете? Да, но — какого?! Недоступного большинству из нас. Вы загадочны, любезный доктор!