– Приветствую тебя, наследница. Долго же ты раздумывала, прежде чем навестить меня.
Женский голос, раздавшийся из темноты, был столь внезапен, что девушка вздрогнула. И тут же сжала кулаки, пытаясь вернуть себе хладнокровие. Над верхней губой и висках от волнения выступили капельки испарины.
Горло внезапно пересохло. Откашлявшись, Лирин произнесла:
– У меня были другие дела, – и сама удивилась, как хрипло прозвучал ее голос.
– Неужели? – в тоне невидимой жрицы возникли ироничные нотки. – У наследницы появились дела поважнее, чем ежедневная жертва?
– Я не говорила об этом.
– И не надо. Твои действия только подтверждают мои выводы.
Источник голоса, кем бы он ни был, перемещался, обходя девушку по кругу. И она вынуждена была разворачиваться вслед за ним. Почему-то ей было безумно страшно при одной мысли о том, что этот некто окажется у нее за спиной.
Кто это? Дворцовая жрица или, быть может, сама Бенгет, решившая посетить свою нерадивую протеже?
Тяжелый воздух лег на плечи подобно бетонным плитам, сжал виски стальным обручем. Тошнота, казалось, отступившая, нахлынула с новой силой. Лирин поняла, что теряет сознание. И если это случится – она останется беззащитной перед этим невидимым голосом. Враждебным голосом. Голосом, встреча с которым не сулит ничего хорошего.
Усилием воли она заставила себя выпрямиться.
– Но я же пришла, – проговорила, делая еще один шаг веред.
И застыла, интуитивно почувствовав препятствие впереди.
В тот же миг, словно по волшебству, ярче вспыхнули свечи. Их оранжево-красный свет озарил гранитный постамент, на который Лирин едва не наткнулась. Затаив дыхание, девушка уставилась на влажные потеки, блестевшие поверх гранита. Интуиция подсказала – это свежая кровь. Кровь, пролившаяся совсем недавно.
Она подняла голову выше и поняла, что не ошиблась. Ее взгляд уперся в ноги статуи, отлитой из чистого золота. Ступни, выполненные в мельчайших подробностях, вплоть до маленьких аккуратных ногтей, украшенных агатами, были в красных разводах.
Медленно, очень медленно Лирин продолжала скользить взглядом вверх, с замиранием сердца понимая, что видит перед собой. И внутри точно так же медленно и необратимо нарастала тревога, от которой все быстрее стучало сердце и все сильнее сжимал голову невидимый обруч.
Когда она достигла лица статуи и заглянула в ее безжизненные глаза, сзади, у самого уха, снова раздался голос, и чужое дыхание опалило затылок.
– Ты опоздала.
Вскрикнув, Лирин в ужасе развернулась. И едва не сбила с ног дворцовую жрицу, как всегда, закутанную в свои покрывала, словно мернейская мумия.
– Я напугала тебя, наследница? – женщина отступила. В разрезе ткани, закрывавшей ее лицо, были видны только глаза, но по их выражению невозможно было понять, что она чувствует. В руках она держала сосуд из черного стекла и ритуальный нож.
– Нет, – Лирин бросила быстрый взгляд на ее руки. – Все в порядке.
– Если ты пришла поучаствовать в обряде, то я его уже провела. В отличие от тебя, я помню свои обязанности и свято их чту.
– Обязанности?
Лирин даже боялась предположить, что входило в обязанности этой женщины.
– Да. Каждодневное омовение ног богини свежей кровью.
– И… чью кровь ты использовала сегодня?
– О, – голос жрицы дрогнул, словно она улыбнулась, и эта улыбка была наполнена удовольствием, – сегодня Мать Сущего получила особый дар. Ничто не ценится так, как кровь сыновей Эрга.
– Эрга?
Лирин решила, что жрица что-то напутала, назвав имя владыки Севера.
– Да, это запрещенный и забытый в Амарре супруг Бенгет. Покровитель мужчин. Бог войны и охоты. Но его весьма почитают на Северном континенте.
Да, это Лирин знала, как никто другой в этой стране.
– И… кто же его сыновья? Мужчины?
– Нет, – жрица опять усмехнулась, – мужчины Амарры потеряли право так называться, когда Бенгет лишила их свободы воли. Но на Северном континенте, там, где царят вечные льды, отрезанное от всего мира снежной пустыней, живет особое племя. Гордый и свободолюбивый народ, который так никто и не смог покорить. Его мужчины – истинные сыновья Эрга, и те, в ком течет хоть капля их крови, не поддаются «привязке». Бенгет не властна над их волей, а потому она безумно любит их кровь. Для нее это бесподобное лакомство.
Лирин знала только одного мужчину, который не поддавался привязке.
– Эйхард…
Его имя вырвалось из ее уст быстрее, чем она сообразила, что говорит.
Так он все-таки был здесь. В святилище. Неужели Бенгет позволила принести его в жертву?!
– Я вижу, ты взволнована, – жрица обошла вокруг девушки и оставила сосуд и кинжал у подножия статуи. – Значит, слухи о твоем интересе к этому тану не беспочвенны?
– Он…
Мелек продолжала говорить, словно не слыша тихий голос наследницы:
– Конечно, для нашей покровительницы нет жертвы дороже, чем кровь тана, отданная добровольно. Но отсутствие сопротивление вполне можно принять за согласие, не так ли?
– Где он? – голос Лирин зазвенел от волнения, она порывисто шагнула вперед, желая знать правду и уже не думая о собственной безопасности. – Что ты с ним сделала?
– Ничего. Все, что с ним можно было сделать, сделали уже до меня.
Девушка, только что собиравшаяся вытрясти из жрицы всю правду, почувствовала, как ноги наливаются свинцом.
Мелек была права. Она сама, своими руками убила его. Свой единственный шанс на новую жизнь.
Сердце сжалось. И это чувство меньше всего походило на то, что испытывают при утрате выгодной сделки. Это было что-то другое. Непонятное, необъяснимое, тревожное ощущение рваной раны, грубо зарубцевавшейся и беспокоящей постоянной ноющей болью.
– Где он? – глухо повторила она свой вопрос. – Я хочу увидеть его тело. То, что от него осталось.
– А его душа тебя не интересует? – хмыкнула жрица. – Только тело?
– Мелек! – в отчаянии, Лирин схватила жрицу за руки. – Ты скажешь мне, где он, иначе, клянусь!..
Та спокойно освободилась и отошла, потирая запястья.
– Не надо давать поспешные клятвы, – проворчала и зачем-то переставила толстые свечи. – Он в лазарете. Ничего с ним не случилось.
– А кровь?
– От небольшого кровопускания еще никто не умирал. Иди. Я уже увидела все, что хотела.
До Лирин начало медленно доходить.
– Так ты сделала это нарочно? – медленно проговорила она.
– Что именно?
– Ты нарочно заставила меня поверить в то, что он умер? Но зачем?!