– Эль – хорошая идея, – согласился я.
– А потом – рыженькая из «Пшеничного снопа»? – с ухмылкой уточнил он. – Если только ты не решил углубить свои познания в сельском хозяйстве.
Я усмехнулся в ответ. Отец дал мне усадьбу к северу от Сирренкастра и велел учиться земледелию. «Хозяин должен знать об урожаях, пастбищах и скоте не меньше своего управляющего, – ворчал мой родитель. – Иначе пройдоха будет надувать тебя как захочет».
Чем больше дней я проводил в имении, тем больше доставлял ему радости, но, должен признаться, я мало чего узнал про урожаи, пастбища и скот, зато очень близко сошелся с одной молодой вдовушкой, которую поместил жить в главном доме усадьбы.
– Сначала в «Сноп», – объявил я, тронув Хердинга. «А завтра, – добавил мысленно, – отправимся к вдове».
Вывеска таверны представляла собой большой, вырезанный из дерева сноп. Проскакав под ней, я оказался на утопающем в грязи из-за дождя дворе и передал слуге поводья. Мне нечего было возразить отцу Фраомару. У лорда Этельреда имелось законное право брать все принадлежащее жене, потому как у нее не было ничего, что не принадлежало бы мужу. И тем не менее выходка Эрдвульфа удивила меня. Этельред и Этельфлэд долгие годы жили в состоянии войны, но то была война без сражений. Он обладал в Мерсии законной властью, тогда как она пользовалась любовью народа. Этельред мог бы с легкостью отдать приказ заточить свою супругу, но брат оной был королем Уэссекса, а Мерсия выживала только за счет помощи, которую оказывали ей западные саксы в момент серьезной опасности. Поэтому муж и жена ненавидели друг друга, но терпели и делали вид, что никакой вражды не существует. Вот почему Этельфлэд так настойчиво использовала знамя супруга.
Ныряя под низкую притолоку двери таверны, я мечтал, как отомщу Эрдвульфу. Представлял, как выпускаю ему кишки или отрубаю голову или как слушаю его мольбы, приставив Клюв Ворона ему к горлу. «Ублюдок! – злился я. – Трусливый, напыщенный, сальноволосый, задирающий нос ублюдок!»
– Эрслинг!
[3] – окликнул меня хриплый голос, источник которого располагался близ очага «Снопа». – Какой зловредный демон занес тебя сюда в стремлении испортить мне день?
Я вытаращился. И отказался верить своим глазам, потому что в ответ на меня смотрел тот, кого я меньше всего ожидал увидеть в твердыне Этельреда.
– Ну, эрслинг, и что ты тут забыл? – допытывался мужчина.
Это был мой отец.
Часть первая. Умирающий лорд
Глава первая
Мой сын выглядел усталым и злым. Он промок, был покрыт грязью, волосы – словно сырой стог после того, как на нем от души покувыркались, один сапог порезан. Там, где лезвие рассекло лодыжку, на коже сапога темнело пятно, но парень не хромал, поэтому беспокоиться за него не стоило. Вот только пялился на меня как слабоумный.
– Не надо так на меня таращиться, – посоветовал я. – Купи мне лучше эля. Скажи девчонке, пусть нацедит из черной бочки. Ситрик, рад тебя видеть.
– И я тебя, господин, – ответил Ситрик.
– Отец! – воскликнул сын, все еще хлопая глазами.
– А ты думал кто? – спросил я. – Дух Святой?
Я подвинулся, освобождая для них место на скамье.
– Садись рядом и расскажи мне новости, – велел я Ситрику. Потом обратился к Утреду: – Перестань глазеть, и пусть какая-нибудь из девушек принесет нам эля. Из черной бочки!
– А почему именно из черной, господин? – поинтересовался Ситрик, усаживаясь.
– Тот эль сварен из нашего ячменя, – пояснил я. – Хозяин приберегает его для тех, кто ему по нраву.
Я привалился к стене. Сидеть наклонившись вперед было больно. Впрочем, так же, как и сидеть прямо, и просто дышать. Болело все, и оставалось лишь удивляться, что я вообще выжил. Кнут Длинный Меч почти прикончил меня своей Ледяной Злостью, вот только Вздох Змея перепилил ему глотку в тот самый миг, когда его клинок сломал мне ребро и пронзил легкое. «Господи Исусе! – живописал мне Финан. – Трава была скользкой от крови. Казалось, будто свинью к Самайну
[4] закололи».
Но скользко там стало в основном от крови Кнута. Сам Кнут был мертв, а его армия разбита. Данов изгнали из большей части Северной Мерсии, и саксы возносили благодарственные молебны своему пригвожденному Богу за Его заступничество. Многие из них наверняка молились и об избавлении от меня, но я выжил. Они христиане, я – нет, но ходили слухи, что жизнь мне спас христианский священник. Этельфлэд перевезла меня на повозке в свой дом в Сирренкастре, и за мной приставили ухаживать попа, прославившегося как хороший лекарь и костоправ. Этельфлэд рассказывала, что он ввел мне камышинку через ребра и изнутри вышел сгусток смрадного воздуха. «Он вырвался наружу и вонял, как сточная канава», – сообщила она. «Зло покинуло его», – пояснил священник. А может, то были ее слова. Потом врачеватель приложил к ране коровью лепешку. Навоз запекся коркой и, по заверениям попа, не дал злу вернуться обратно. Правда это или нет? Понятия не имею. Знаю только, что после многих недель боли, недель ожидания смерти и уже какое-то время после наступления нового года я сумел снова подняться на ноги. Теперь, почти два месяца спустя, я мог сесть на лошадь либо пройти с милю или около того, но прежняя сила ко мне так и не вернулась, и Вздох Змея казался слишком тяжелым для моей руки. Постоянная боль, подчас терпимая, подчас невыносимая, и день за днем, без исключения, из раны сочился вонючий гной. Видимо, христианский колдун запечатал рану прежде, чем из нее вышло все зло. Подчас мне думалось, что он сделал это намеренно, ведь христиане меня ненавидят, по крайней мере большинство из них. Они улыбаются, распевают свои псалмы и проповедуют, что их вера – это любовь, но скажи им, что поклоняешься другому богу, и любовь сразу сменяют ярость и злоба. Так что по большей части я чувствовал себя старым, разбитым и ненужным и иногда даже сомневался, хочу ли жить.
– Господин, как ты здесь очутился? – спросил Ситрик.
– На лошади прискакал, конечно. А ты что подумал?
Это было не совсем точно. От Сирренкастра до Глевекестра рукой подать, и часть путешествия я действительно проделал верхом, но за пару миль от города забрался в повозку и улегся на подстилку из соломы. Боги, как тяжко было укладываться там! Потом я велел ввезти себя в город и, когда меня увидел Эрдвульф, застонал и сделал вид, что слишком слаб и не узнаю его. Сальноволосый ублюдок держался рядом с повозкой и мел своим шелковым лживым языком.
– Лорд Утред, воистину печально видеть тебя таким, – болтал он, подразумевая, что предпочел бы видеть меня вообще недвижимым, а лучше умирающим. – Ты подаешь пример всем нам!
Он говорил очень медленно и громко, как со слабоумным. Я только стонал и не произнес ни слова.