Вот тогда хутор и подожгли… да так, что все там сгорело дотла, из пламени никто не выбрался. Однако через пару дней появилась в лесу волчья стая, наглая, ничего не боящаяся, жуткая. Несколько волков во главе с огромной белой волчицей с пронзительно-синим взглядом… Такие глаза – синие, дерзкие – были у графини Матильды…
– Она что же, в волчицу обратилась? – выслушав, уточнил гость.
– Того никто не знает. Но, скорее всего, – так оно и есть.
Поплевав на пальцы, Ганс снял нагар с фитиля свечки… И в этот момент где-то за окном послышался жуткий волчий вой!
– Она здесь, – перекрестился Ганс. – Волчица… За кем-то пришла…
– За кем-то? – Денис машинально положил руку на эфес сабли.
Ганс неожиданно рассмеялся и, что-то бросив братишке по-немецки, вновь повернулся к гостю:
– О нет, оборотни мало что могут здесь. Пастор тогда сотворил молитвы у сгоревшей мызы, с тех пор в нашем лесу волков видят редко. Оборотни боятся!
– Боятся, но… воют… – подкрутил усы гусар.
– Я же говорю – за кем-то пришли.
– А может – за чем-то? – Встав, Давыдов подошел к окну, вглядываясь в расплывавшуюся по лесу тьму.
Вой, впрочем, быстро утих и больше уже не слышался на протяжении всей ночи, которую гусар провел на старом сундуке, постелив под себя знаменитую багратионовскую бурку. Спал Денис не особенно крепко, все думал о загрызенной графине и ее незадачливом братце. Взалкали сокровищ, ага… Новым своим знакомцам о случившемся на заброшенной мызе Давыдов не рассказал – к чему? Напугать детей только… и так, вон, пуганые. Да и поздно уже было, и вообще, братья не выказывали никакого намерения продолжать разговор об оборотнях… скорее, наоборот – заспешили спать.
Опытный взгляд гусара тем не менее приметил висевшую над дверью вязанку чеснока и оструганные осиновые колья, аккуратно поставленные в угол у печки. На стене висело ружье, наверняка имелись и серебряные пули, освященные в местной кирхе. Ну что ж… не хотят больше ребята говорить – не надо. О трупах же можно будет сообщить и завтра, по дороге, тому же пастору или кому-то из местной власти.
Чуткий сон гусара нарушили чьи-то осторожные шаги. Кто-то подошел к нему, наклонился… Денис не подал виду, что уже не спит, – надо будет, разбудят. Однако же будить его никто не собирался, наоборот! Отойдя от сундука, Ганс жестом позвал Аля, и оба братца бесшумно шмыгнули в приоткрытую дверь. Из коридора тянуло холодком, а в окнах уже забрезжило утро.
Не на шутку обуянный любопытством, Давыдов поднялся и, подойдя к окну, осторожно выглянул… Братья возились в дальнем углу двора, возле какого-то сарайчика, в буквальном смысле слова заметая вениками оставшиеся на снегу следы – колею от узких тележных колес. Повозка! Так вот она где… понятно, парнишки-то не дурни, наверняка захотели ее присвоить. Поди уже распрягли лошадей, спрятали, теперь вот дождутся батюшку и… Может, продадут, может, – себе оставят. Дэн бы на их месте все ж таки продал – как можно скорее, какому-нибудь прощелыге-маркитанту. Да уж, ребяткам палец в рот не клади. Впрочем, пусть поступают как знают, не такие уж они и богачи, чтобы пренебречь свалившимся на голову добром.
Снова улегшись на сундук, гусар дождался возвращения братцев, выдержал еще минут пять и только потом поднялся. Потянулся, зевнул:
– Уборная-то у вас где?
– А-а-а… ремонт у нас там, ремонт. Вон, у навозной кучи можно… где и вечером, да.
У навозной кучи… Понятно, уборная-то, небось, за тем самым сарайчиком. Ну да ладно…
Узнав дорогу, гусар тепло простился с мальчишками и, насвистывая, зашагал по лесной дороге. Как сказали парни, через пару верст должен был показаться мост, а за ним – селение. А там уж и почтовый тракт.
На почте гусар сообщил о случившемся, сам же на почтовой повозке отправился в тот самый трактир, где, влекомый юной графиней, оставил лошадь, ныне спокойно дожидавшуюся хозяина. Подкрутив усы, Давыдов взлетел в седло и через три часа уже был в расположении штаба Багратиона.
– Ага, Денис Васильевич, вернулся, – выслушав доклад, князь Петр Иванович в задумчивости заложил руки за спину. – Как там Кенигсберг?
– Милостью Божией спокойно все.
Багратион хмыкнул, почесав длинный свой нос:
– А у нас вот неспокойно. Все государя ждут. Он с Бонапартом встречается вскорости.
Денис вскинул брови:
– Уже?
– Не уже, а вот-вот, – нахмурился князь. – Гляди – месяц-другой – и понаедут. Всякая челядь и прочие…
Придворных боевой генерал не жаловал, и те платили ему той же монетой, интригуя при каждом удобном случае. Что же касается Дениса, то и его злопамятный император не жаловал, все из-за басен, стихов.
Петр Иванович Багратион как раз недавно вернулся из Петербурга, где имел беседу с государем, откровенно доложив ему о пагубной обстановке, сложившейся в действующей армии, коей потворствовал сам главнокомандующий. Император Александр лично заверил прославленного генерала в том, что вскоре прибудет в Восточную Пруссию лично, приняв все меры к утихомириванию штабных интриг и к улучшению снабжения войск. А улучшать было что! Благодаря штабным казнокрадам с фуражом и продовольствием дело обстояло ужасно, нижние чины ходили вечно голодные, с недовольными землистыми лицами. Многие солдатушки от бескормицы бродили по местным, уже освобождавшимся от снега полям, выкапывая штыками остатки полусгнившей картошки. Все, как всегда: солдаты – бедствовали, интенданты – наживались.
Оказавшись наконец в своей небольшой комнатушке и послав за похлебкой верного слугу Андрюшку, Денис с волнением записал в дневнике полные гнева строчки:
«Клеймо проклятия горит на всех тех, кои не хотели печься о благе и довольстве тысячей храбрых!»
Написав так, Денис вдруг хлопнул себя по лбу. Сокровища! Вот что могло бы поспособствовать снабжению войск… пусть хоть в какой-то мере. Сокровища… Путь к сожженной мызе теперь не был загадкой для гусара. Нужна была только повозка… и пара друзей, коих Давыдов отыскал сразу же, в лице гусарского поручика Бровенчина и штабс-ротмистра Анкудеева.
Повозку с лошадьми и кучером взяли в обозе, сами же поехали рядом, верхом… Выехали с утра, однако же мызу – точнее сказать – фундамент, отыскали лишь после полудня. Трупы возле нее уже не валялись, убрали, ведь сколько дней прошло! С другой стороны…
Плита, прикрывавшая вход в склеп, оказалась сдвинутой, в самом же подземелье никаких сокровищ не было! Одни саркофаги… в остальном же – хоть шаром покати.
– Какой же я дурень! – с досадою хлопнул себя по лбу гусар. – Надо было не сообщать никому… а так… как видно, местные власти, забрав трупы, все же обыскали здесь всё…
– Господи-и-и! Господи-и-и! – отошедший по малой нужде кучер завопил с недюжинным страхом и силой, с такой поспешностью вылетел из кустов, что едва не сбил с ног гусаров.