3
После того, как он помог Оскару Сильверу похоронить кошку Какао, предварительно завернув её в махровое терракотовое полотенце, Фрэнк проехал пару кварталов к дому № 51 на Смит-лейн, за который он платил ипотеку, но где, так как он и Элейн расстались, проживали только она и их двенадцатилетняя дочь.
Элейн была социальным работником два государственных бюджета назад, но теперь она работала неполный рабочий день в Гудвилле и волонтерствовала на паре продовольственных складов и в клинике Планирование семьи в Мэйлоке. Положительной стороной всего этого было то, что ей не нужно было искать дополнительные средства для присмотра за ребенком. Когда школьный день заканчивался никто не был против, чтобы Нана слонялась по Гудвиллу со своей матерью. Недостатком было то, что они могли потерять дом.
Это беспокоило Фрэнка больше, чем Элейн. На самом деле, кажется, ее это не беспокоило вообще. Несмотря на все ее отрицания, он подозревал, что она планирует использовать продажу дома в качестве предлога, чтобы вообще покинуть город, возможно, переехать в Пенсильванию, где жила ее сестра. Если бы это случилось, посещения дочери Фрэнком каждые выходные превратились бы в посещение дочери раз в два месяца, и это в лучшем случае.
За исключением дней посещения, он прикладывал все усилия, чтобы избегать этого дома. И даже в эти дни он пытался уговорить Элейн, чтобы она привозила Нану к нему. Это было его выбором. Воспоминания, которые вызывал у него это дом — чувство несправедливости и неудачи, заделанная дыра в стене кухни — были слишком мрачными. Фрэнк чувствовал, как будто его обманывали всю его жизнь, лучшая часть которой была прожита в доме № 51 на Смит-лейн, аккуратном, простом фермерском домике с уткой на почтовом ящике, нарисованной его дочерью.
Проблема с зеленым Мерседесом, однако, сделала этот визит крайне важным.
Когда он припарковался у обочины, то увидел Нану, рисующую мелками на подъездной дорожке. Это занятие обычно ассоциировалось с маленькими детьми, но у его дочери был талант к рисованию. В прошлом учебном году она заняла второе место на конкурсе по разработке дизайна книжных закладок, проводимом местной библиотекой. Нана нарисовала стаю книг, летящих, как птицы, через облако. Фрэнк взял рисунок в рамку и повесил в своем кабинете. Он очень часто смотрел на него. Это было так прекрасно, представлять книги, летающие в голове его девочки.
Она сидела на солнце, скрестив ноги, зад покоится на отслужившей своё покрышке, а орудия труда всех цветов радуги были рассыпаны веером вокруг неё. Наряду с ее способностями к рисованию, или, может быть, благодаря им, Нана имела талант к тому, чтобы создавать себе комфортные условия. Это был неторопливый, мечтательный ребенок, более похожий на Фрэнка, чем на ее живую мать, которая никогда ни сюсюкала, а всегда переходила прямо к делу.
Он наклонился и открыл дверь своего фургона.
— Эй, Ясноглазка. Иди-ка сюда.
Она скосила на него взгляд.
— Папочка?
— Насколько мне известно, да, — сказал он, усердно стараясь сохранить уголки его рта в подобии улыбки. — Иди-ка сюда.
— Прямо сейчас? — Она посмотрела на свой рисунок.
— Да. Прямо сейчас. — Фрэнк сделал глубокий вдох.
Он не подошел к тому, что Элейн называла «этот случай», пока не уехал от судьи. По классификации Эл это означало потерять самообладание. Что происходило с ним довольно редко, как бы она об этом ни думала. А сегодня? Сначала он был в порядке. Затем, после того, как прошел около пяти шагов по траве Оскара Сильвера, сработал какой-то невидимый курок. Иногда это просто происходило, и он ничего не мог с этим поделать. Например, когда Элейн продолжала орать на него после собрания АРУ, и он пробил ту дыру в стене, а Нана, плача, убежала наверх, не понимая, что иногда ты должен что-то пробить, чтобы не ударить человека. Или, как в случае с Фрицем Машаумом, где он немного вышел из-под контроля, согласен, но Машаум это заслужил. Любой, кто сделал бы подобное животному, заслуживал этого.
На месте кошки мог бы быть мой ребенок — об этом он думал, когда пересекал лужайку. А потом — бум! Как будто время было шнурком, и в промежуток, между пересечением лужайки и попаданием в фургон, он был завязан. Потому что он внезапно обнаружил себя сидящим в своем фургоне и уже подъезжающим к дому на Смит, хотя вообще не мог вспомнить, как садился в фургон. Его потные руки крепко сжимали рулевое колесо, щеки пылали, и он все еще продолжал думать о том, что на месте кошки мог быть его ребенок, за исключением того, что это не было мыслью. Это было сообщением, мигающим на жидкокристаллическом экране:
Ошибка Ошибка Ошибка
Мойребенок Мойребенок Мойребенок
Нана аккуратно вложила огрызок фиолетового мелка в пустое место между оранжевым и зеленым. Она поднялась с покрышки и простояла пару секунд, отряхивая пыль с задней части своих желтых в цветочек шорт и потирая кончики своих, покрытых мелом, пальцев.
— Дорогая, — сказал Фрэнк, едва удерживаясь от крика. Потому что, посмотрите-ка, она сидела прямо тут, на подъездной дорожке, где какой-нибудь пьяный мудак в модной машине мог запросто по ней проехаться!
Мойребенок Мойребенок Мойребенок
Нана сделала шаг, остановилась, снова потерла пальцы, с явным недовольством.
— Нана! — Фрэнк, все еще склонившись из-за руля. Он ударил пассажирское сиденье. Ударил сильно. — Иди сюда!
Голова девочки дернулась, выражение её лица стало испуганным, как будто раскат грома только что вытащил её из глубокого сна. Она двинулась вперед, и, когда дошла до открытой двери, Фрэнк схватил перед её футболки и дернул вверх.
— Эй! Ты растянешь мне футболку, — сказала Нана.
— Не отвлекайся, — сказал Фрэнк. — Твоя футболка сейчас не важна. Я расскажу тебе, что сейчас важно, так что послушай меня. Кто водит зеленый Мерседес? В каком доме он живет?
— Что? — Нана прижала руку к переду футболки. — О чем ты говоришь? Ты порвешь мне футболку.
— Ты не слышишь меня? Забудь за эту гребаную футболку! — Слова вылетели изо рта, и он ненавидел их, но он также был удовлетворен, увидев, что ее взгляд оторвался от футболки и переключился на него. Наконец-то он привлек ее внимание. Нана зажмурилась и вздохнула.
— Хорошо, теперь, когда твоя голова не витает в облаках, давай перейдем к разговору. Ты рассказывала мне о каком-то парне с той улицы, где ты разносишь газеты, который ездит на зеленом Мерседесе. Как его зовут? В каком доме он живет?
— Не помню, как его зовут. Прости, папочка. — Нана прикусила нижнюю губу. — Это дом, перед которым стоит большой флаг. Там еще большой забор. В Бриаре. На вершине холма.
— О'кей. — Фрэнк отпустил рубашку.
Нана не двигалась.
— Ну что, перестал злиться?