Дерево растет в Бруклине - читать онлайн книгу. Автор: Бетти Смит cтр.№ 14

Уже наевшись, Фрэнси сообразила, что она нарушила пост, который начинается в полночь и продолжается до воскресной мессы. Теперь она не сможет причаститься. Это уже настоящий грех, в котором нужно будет покаяться на исповеди через неделю.

Нили снова улегся в постель и заснул крепким сном. Фрэнси вернулась в темную гостиную и села у окна. Спать не хотелось. Мама с папой остались на кухне. Они могут так сидеть и беседовать до утра. Папа рассказывал о том, как отработал, каких людей повидал, как они выглядели и о чем говорили. Ноланы никак не могли насытиться жизнью. Они проживали свою жизнь сполна, но им этого не хватало. Им хотелось наполнить себя жизнями всех тех людей, с которыми встречались.

Так Джонни и Кэти проговорили всю ночь, и голоса их, которые то повышались, то понижались, звучали в темноте убаюкивающе и уютно. В три часа ночи улица затихла. Фрэнси заметила девушку, которая живет в доме на другой стороне улицы, она возвращалась домой после танцев со своим кавалером. Они вошли в вестибюль ее дома и прижались друг к другу. Они стояли и молча обнимались, пока девушка не задела нечаянно звонок запрокинутой головой. Тогда вышел ее отец в длинных подштанниках и, тихо, но выразительно выругавшись, послал молодого человека, указав точный адрес. Девушка взбежала по лестнице, истерически хихикая, а молодой человек пошел прочь по улице, насвистывая на ходу «Застукаю одну тебя сегодня вечерком».

Мистер Томони, владелец ломбарда, приехал домой в элегантном кебе – он весь вечер сорил деньгами в Нью-Йорке. Он никогда не переступал порога своего ломбарда, который унаследовал вместе с толковым управляющим. Никто не понимал, почему мистер Томони живет в комнатах над ломбардом – при его-то деньгах. Он жил как нью-йоркский аристократ, а сам обитал в убогом Уильямсбурге. Штукатур, который побывал в его квартире, рассказывал, что там повсюду статуи, картины маслом и белые пушистые ковры. Мистер Томони был холостяк. Всю неделю его никто не видел. Никто не видел, и как он уезжает в субботу вечером. Только Фрэнси да дежурный полицейский заметили, как он возвращается под утро. Фрэнси смотрела на мистера Томони, и ей казалось, что она находится в ложе театра.

Высокую шелковую шляпу он сдвинул на одно ухо. В свете уличного фонаря блеснул серебряный набалдашник трости, когда он переложил ее из руки в руку. Он откинул полу своего инвернесса ^[9], чтобы достать деньги. Кучер взял банкноту, коснулся кончиком кнута края своей мятой шляпы и дернул за поводья. Мистер Томони долго смотрел кебу вслед, словно тот был последним звеном, связующим его с той жизнью, которую он любил. Потом поднялся по лестнице в свои сказочные апартаменты.

Мистер Томони считался завсегдатаем таких легендарных мест, как Рейзенвебер и Уолдорф. Фрэнси собиралась посмотреть на них. Когда-нибудь она пересечет Уильямсбургский мост, который всего в нескольких кварталах отсюда, доберется до центра Нью-Йорка, где находятся эти чудесные заведения, и основательно рассмотрит их снаружи. Тогда она сможет точнее представлять ту обстановку, которая окружает мистера Томони.

С моря на Бруклин подул свежий ветер. Издалека, с северной стороны, где жили итальянцы, которые разводили кур во дворах, донесся крик петуха. Ему ответила лаем собака, недоуменно заржал Боб, который сладко спал в своей уютной конюшне.

Фрэнси обожала субботу и, чтобы она не кончалась, не хотела ложиться спать. И так уже подкрадывалась тревога – какие-то испытания готовит им следующая неделя. Фрэнси еще раз перебрала в памяти все события этой субботы. Ни одного пятнышка, если не считать старика, который ждал хлеба.

Все остальные ночи Фрэнси проводила в своей кровати, из вентиляционной шахты над головой доносились еле различимые голоса молодоженов, которые жили в одной из квартир. Жена походила на девочку, а ее муж, извозчик, на обезьяну. Голос жены – нежный и умоляющий, голос мужа – грубый и требовательный. Потом ненадолго наступала тишина. Потом муж начинал храпеть, а жена жалобно плакала почти до самого утра.

Вспомнив ее плач, Фрэнси вздрогнула и непроизвольно зажала уши ладонями. Потом сообразила, что сегодня суббота, что она в гостиной, где не слышно звуков из вентиляционной шахты. Да, суббота продолжается, и это прекрасно. Понедельник еще не скоро. Впереди тихое воскресенье, когда она будет не спеша вспоминать настурции в коричневой вазочке и лошадь во дворе, как Фрэнк моет ее на солнышке, а потом отводит в тень. Фрэнси начала клевать носом. Она сделала усилие, чтобы расслышать разговор, который Кэти и Джонни вели на кухне. Они вспоминали.

– Мне было семнадцать, когда я впервые увидела тебя, – говорила Кэти. – Я работала на позументной ^[10] фабрике.

– А мне девятнадцать, – откликнулся Джонни. – И я ухлестывал за Хильди О’Дэйр, твоей лучшей подругой.

– Ах, за этой! – фыркнула Кэти.

Теплый, сладко пахнущий ветер ласково перебирал волосы Фрэнси. Она скрестила руки на подоконнике и легла на них щекой. Так можно смотреть наверх – в вышине, между крышами многоквартирных домов, видны звезды. Чуть погодя она заснула.

7

Таким же летом, только двенадцать лет назад, в одна тысяча девятисотом году Джонни Нолан встретил Кэти Ромли. Ему было девятнадцать, ей семнадцать. Кэти работала на позументной фабрике. Вместе с Хильди О’Дэйр, лучшей подругой. Они хорошо ладили, хотя Хильди была ирландка, а у Кэти родители родом из Австрии. Кэти была красивее, зато Хильди смелее. У Хильди были медно-рыжие волосы, она повязывала на шею шифоновый бант гранатового цвета, жевала сен-сен, знала все новые песенки и прекрасно танцевала.

У Хильди был парень, красавчик, который водил ее на танцы по субботам. Его звали Джонни Нолан. Иногда он поджидал Хильди у ворот фабрики. Для компании он прихватывал с собой кого-нибудь из приятелей. Они стояли на углу, валяли дурака, шутили и смеялись.

Однажды Хильди попросила Джонни привести кавалера для Кэти, ее подружки, чтобы все вместе пошли на танцы. Джонни привел. Вчетвером они поехали в Канарси на трамвае. У юношей соломенные шляпы были прикреплены шнурком к лацкану. Сильный порыв ветра с океана сдувал шляпы, и все хохотали, когда юноши тянули беглянок обратно за веревочку.

Джонни танцевал со своей девушкой Хильди. Кэти отказалась танцевать с парнем, предназначенным для нее, тупым вульгарным детиной, который отпускал шутки вроде: «А я думал, ты там утонула», когда Кэти вернулась из дамской комнаты. Однако она разрешила тупице угостить себя пивом и сидела за столиком, глядя, как Джонни танцует с Хильди, и думала, что никто на всем белом свете не может сравниться с Джонни.

У Джонни длинные стройные ноги, а ботинки сияют. Он танцует, переступая с пятки на носок, у него прекрасное чувство ритма. От танцев Джонни разгорячился и повесил пиджак на спинку стула. Брюки идеально облегают бедра, белая рубашка заправлена под ремень. Высокий воротничок и галстук в горошек (такой же, как лента на соломенной шляпе), нежно-голубые подтяжки из атласной ленты. Их, наверное, сшила ему Хильди – с ревностью подумала Кэти. Ревность была такой сильной, что Кэти на всю жизнь возненавидела этот цвет.