– Иными словами, согласно этой политике, если кто-то заставляет вас почувствовать что-то из вышеперечисленного, вы являетесь жертвой оскорбления, а значит, можете подать на своего обидчика в суд. Более того, доказательством такого бесчувственного преступления является не свидетель или улика, указывающая на причинённый вред, а только и исключительно раненные чувства обиженного человека. Других доказательств не требуется! – Карлтон в гневе всплеснула руками и зашагала обратно к центру сцены. Слушатели неуютно поёжились.
– Рань это, – говорит Хлоя. – Глава 7. О соитии и особых пристрастиях.
The Living End
[84] грохочут «Astonia Paranoia» и «Blood on Your Hands»
[85], Alien Ant Farm орут «Smooth Criminal»
[86], и удары музыки заставляют дребезжать мой мозг, слишком измученный, чтобы терпеть дальше. Неопределённо раскинувшееся передо мной уродливое будущее окончательно выходит из-под контроля и дожимает разрушающиеся нейроны, небрежно пресекая мои слабые попытки сопротивления.
– Хлоя, Хлоя, хватит читать. Хлоя, у меня из головы не идёт: 200 000 лет, понимаешь, 200 000 лет.
– Раненные чувства. Что же на самом деле означают эти слова? Раненные чувства. Ранимый, сверхчувствительный, обидчивый… Вообще-то, всё это говорит о развитом, спелом, раздутом, легкоранимом эго, не так ли? Это значит, что эго разрослось настолько, что его ранит любой ваш чих. Иными словами, охваченный бумеритом зелёный мем пытается как можно скорее воспроизвести в студентах свою патологию: он делает их эго раздутыми и ранимыми, а затем заселяет мир этими огромными, чувствительными эго, обученными подавать в суд за любой чих в их присутствии и готовыми в любой момент воспользоваться этим навыком. Долой жертв, дорогу студентам! О боже.
Карлтон вопросительно посмотрела на собравшихся в зале.
– Иногда издевательства бывают такими незаметными, а раненные чувства такими тонкими, что для обнаружения оскорбления требуются почти сверхчеловеческая восприимчивость необычайно сострадательного человека. В журнале «Harvard Educational Review» была опубликована статья профессора Магды Льюис (Magda Lewis), в которой был описан как раз такой случай тонкого оскорбления женщин мужчинами в форме «трудноописуемого языка жестов, проявлявшегося в едва заметном движении вперёд и почти невидимом вытягивании руки». Но за такое почти невидимое преступление полагается вполне заметное наказание. Бумерит, подгоняемый нарциссическим гиперчувствительным эго, – это гигантская ссадина, которая ищет себе место, и нам остаётся только посочувствовать этой благородной чувствительности, полностью выжившей из ума. Ах, господи…
– Но постойте! – Карлтон прервала свою речь резким смехом. – Не будем скупиться на похвалы там, где они уместны. В 1991 году 70 % всех юристов мира проживало в США.
– Если общество опирается на чувства индивидуалистической самости, не говоря уж о чувствах гиперчувствительной нарциссической самости, невозможно рассчитывать на то, что тон культурного дискурса будут задавать искренние общественные отношения, поэтому для решения сложных вопросов, возникающих, когда пути гиперчувствительных самостей пересекаются, приходится прибегать к услугам законов и адвокатов. С другой стороны, живя в обществе, битком набитом эго размером с Луизианскую Покупку
[87], обвиняющими вас в своих проблемах, вы должны быть благодарны, что эти 70 % адвокатов существуют и готовы играть роль буфера.
Юный Кен стремится к своей Омеге, к точке, в которой его старое «я» исчезнет и родится новое «я», прочное, как алмаз. Он думает, что это «я» будет жить в кремниевой системе, но это только начало, или, лучше сказать, отвлекающий манёвр в большой Космической игре. На самом деле он стремится ко мне, а я – всего лишь перевалочный пункт на пути к началу всего, находящемуся вне времени. Но это начало требует человеческой жертвы, масштабы которой поражают воображение. Юный Кен поскользнулся и упал на том отрезке пространства-времени, который ведёт к его гибели – она и есть цель, на пути к которой он так долго пробуксовывал, не в силах преодолеть притяжения своего собственного внутреннего устройства. Он думает, что просто занимается программированием. Но ведь и я сам когда-то делал такие же недалёкие предположения?
Карлтон закончила довольно мощной критикой мультикультурализма и политики признания. Я записал её речь в свой блокнот. На сцену снова вышла Лиза Пауэлл, и слушатели приветствовали её сумасшедшими аплодисментами, несмотря на взбучку, которую она им устроила в прошлый раз.
– Осталась последняя тема на сегодня! – выкрикнула Пауэлл, и по залу прокатилась волна аплодисментов.
Слайд № 6: «Эссенциализм: эй, слезай с моего облака!»
– Эссенциализм, – начала Пауэлл. – Вы все знаете, что обычно имеют в виду под этим словом: нужно быть женщиной, чтобы разбираться в женщинах, нужно быть индейцем, чтобы говорить об индейцах, нужно быть геем, чтобы рассуждать о гомосексуальности. Иными словами, как отмечают многие критики, имеет место регрессия культуры с мироцентрического до этноцентрического уровня: бал правит политика идентичности, и согласно радикальному плюрализму, между людьми больше нет ничего общего.
– Как пишет один критик, «о сегодняшней одержимости различиями говорит надменность племён и масштаб их интеллектуальных притязаний. Среди сторонников политики идентичности много фундаменталистов или, как говорят в научных кругах, «эссенциалистов». Особенно популярен эссенциализм в студенческой среде. „С согласия академической верхушки, видящей в эссенциализме мирную альтернативу насильственному протесту, в закрытых анклавах учебных заведений внедряются разнообразные программы, превозносящие маргинальность“».
Пауэлл замолчала, оглядела зал, спустилась с подиума и подошла к переднему краю сцены.
– Прошу вас, люди, будьте внимательны! – улыбнулась она. – Дэвид Берреби (David Berreby) утверждает, что в ситуации регрессии, когда мы вернулись с мироцетрического уровня на этноцентрический, «американцы начали использовать стандартную технику создания культурной и политической идентичности. Во-первых, вам необходимо развить в себе уверенность, что быть членом вашей группы – это уникальный опыт, отличающий вас от людей, не входящих в группу (даже если это близкие друзья или родственники), и сближающий с другими членами группы (даже если вы их ни разу не видели). Во-вторых, вам нужно претвориться, что ваши личные трудности, поражения и победы в борьбе с собственными особенностями – это уменьшенная копия всего того, что происходит с вашей группой в обществе. Личное – это политическое. В-третьих, вам необходимо утвердиться во мнении, что интересы вашей группы не получают должного внимания или вовсе отвергаются, и поэтому вашей группе необходимо предпринять такие действия, которые, к примеру, позволят изменить отношение к ней всего остального общества».